Разорванные временем и поднятые человеком с древней кровью, они все увереннее подходили к упряжке, отчего лошади, напуганные до смерти, становились на дыбы. Еще немного — и они сорвутся с места, оставив нас одних в этой глуши.
Ослепляющая боль прервала мысли. Полуистлевшее тело жадно накрыло меня сверху, и я поняла, что больше не смогу. Воздух быстро заканчивался, поддаваясь напору стальной хватки костлявых пальцев, и перед глазами уже поплыло, когда внезапно голос маркиза вернул все на место:
— Я предупреждал вас!
Грубый рывок — и, кажется, прядь моих каштановых волос осталась в руках умертвия. Но это волновало меня сейчас меньше всего.
— Вы нарушили приказ, и последствия будут неотвратимыми! — Яростный оскал маркиза — это первое, что я смогла разглядеть. А потом… потом стало ясно, что за то время, пока я оставалась в карете одна, случилось многое.
Синий костюм министра был изорван на груди, а по рукаву проворной змейкой ползла тонкая струйка крови, спускавшаяся с подбородка. Неужели все так плохо?
Похоже, я сказала это вслух, потому как маркиз со злостью ответил:
— Справлюсь! Забирайтесь в карету! И чтобы больше ни единой глупости!
Спорить с господином Левшиным было бесполезно, и потому я лишь предложила:
— Позвольте помочь.
Маркиз засмеялся. Зло, рвано. А потом резко выбросил руку в сторону — и уже в следующий миг ко мне рванул кусок человеческого тела с горящими зеленью глазницами:
— В чем?! В этом?! Не знал, что вы некромант, Ольга!
Мне стало мучительно стыдно за свое предложение, но все же я понимала: кладбище потревожено не просто так. Кто-то знал, что через него проедет карета с министром. И этот кто-то готовился. Но хватит ли у Николая Георгиевича сил, чтобы предотвратить нападение?
Гул усиливался, и Левшину пришлось, заведя меня за спину, выставить огненный щит. Я впервые видела горящую стихию в такой форме. Ярко-алый заслон пульсировал в такт всполохам пламени на родовом перстне министра, разрастаясь с огромной скоростью. Спустя всего пару вздохов он превратился в купол, своды которого окружали безумно напуганных лошадей и нас с маркизом. А рокотание стихло. Надолго ли?
Левшин снова обернулся. Его голос стал чуть спокойнее, но все же было ясно: это всего лишь самообладание. На самом деле Николай Георгиевич по-прежнему зол.
— Вы должны проследовать в карету. Даже если… — слова давались ему нелегко, и я скорее понимала, чем видела: наша защита отнимает у него много сил, — нежить сможет прорваться сквозь купол… — громкий удар, подобно раскату грома, пустил по щиту яркую трещину, а лицо министра стало встревоженным, — карета защищена. Ее найдут поутру, и вас тоже — в целости и сохранности. Вы понимаете меня, Ольга?