— Вы думаете, я сама?
— Я не думаю, — устало проговорил маркиз, — я исключаю. Все же слишком много нестыковок…
— Но… зачем? Зачем мне самой писать себе письма?!
Левшин глубоко вздохнул, пожав плечами:
— Привлечь внимание отца. Похвастаться перед товарками. Увести след в случае чего. А может… может быть, писал письма вовсе не Никитин. И даже не вы…
Ощутив, как краснею до кончиков волос, я молилась лишь об одном: чтобы моей выдержки хватило не расплакаться перед этим безжалостным человеком. Но внезапно маркиз прервался на полуслове, резко подняв правую ладонь. Таким знаком обычно заставляют молчать чернь, а не равных себе.
Глаза обожгло, и я ощутила, как горячие слезы вот-вот хлынут. Но глухой гул, обрушившийся на стены кареты со всех сторон разом, мигом вернул самообладание. А вслед за рокотом появилось зеленоватое свечение, заглушающее алую дымку. И тогда маркиз, мимолетно глянув в окно, скомандовал:
— Оставайтесь здесь! И не сходите с места ни при каких условиях!
Он резко толкнул дверцу кареты, и в замкнутое пространство ворвался запах тлеющей плоти. Гнилостный, он был так противен, что мне понадобились все силы, чтобы удержаться от позорного приступа дурноты.
Маркиз тем временем выскочил наружу, и я сначала почувствовала, а потом и расслышала стрекочущие волны, заставлявшие нашу карету подрагивать.
Время шло, а гул все нарастал. Было так страшно, что совсем скоро я уже не могла сказать, сколько длится эта какофония. Вздрагивая с каждым новым ударом, я искала в окне очередную алую вспышку, подтверждающую, что маркиз по-прежнему жив.
Что еще оставалось мне? Дождаться внутри, проявив благоразумие, или помочь господину Левшину?
Видимо, Агата Михайловна все же была обо мне слишком высокого мнения, полагая, что я обладаю острым умом и незаурядным образом мыслей, потому как стал бы такой человек идти против прямого приказа того, от кого зависит его жизнь?
Верно — нет.
Особенно если учесть, что за порогом кареты меня ждало не что иное, как растревоженное старое кладбище.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой случаются события более скандальные, чем раскрытие старых тайн
Сердце учит нас сострадать несчастиям ближних…
Жизнь в свете, дома и при дворе. Петергоф, 1890 г.
Сделать первый шаг мне так и не удалось, потому как в волосы тут же вцепилось что-то острое, а я запоздало поняла: умертвие. Рванув его резко на себя, стала заваливаться на карету, по которой по-прежнему бежал рокот силовых волн.
Краем глаза успела заметить фигуру маркиза, рваными движениями бросающего по сторонам огненные снаряды. Те алыми всполохами озаряли сосновые верхушки, а нежить все наступала.