— Итак, условия меняются. Ты зря расслабился, урод. Убить меня нельзя — заказчик останется недоволен: Петя пока при мне. Так что запоминай и передай своему нанимателю. Встречаемся сегодня в восемь в тире, — он назвал адрес Андрюхиного заведения. — Вернее, я оговорился — встречаюсь я с Аленой, и только с ней. Если она будет одна — отдаю пацана. Слежка, «жучки», папарацци исключаются — ребенка не получите. И не дай вам Бог еще раз приблизиться к моим детям.
Говоря эту пафосную речь, Рублев вытянул вперед свою железную руку и направил черный глаз глушителя прямо в дергающийся кадык Командира. Такой выстрел не означал бы гибели, но гарантировал тяжелейшую мучительную рану. Параллельно он успел неуловимым движением приподнять крышку хлебного контейнера и на ощупь выхватить оттуда здоровенный армейский тесак, исполняющий, очевидно, в мирной жизни роль кухонного ножа. Теперь Борис Иванович Рублев, чьи фамилию-имя-отчество господин Волошко-старший узнал по домашнему адресу, был вооружен и один стоил взвода бойцов. Это Командир, знающий войну не понаслышке, видел и понимал. А вот его подчиненные, похоже, не очень. И когда один из них попытался сменить диспозицию, чтобы оказаться вне зоны досягаемости мастерских действий хозяина квартиры, нож, блеснув лезвием, вонзился в его правое плечо, разрезав сухожилие. Ведущая рука, больше не подчиняясь хозяину, бесполезной плетью повисла вдоль туловища, а пуля из пистолета с глушителем срезала пуговицу с погона Командира, оцарапав и опалив плечо. Действовал Комбат с обеих рук, с интервалом в три-четыре секунды, и именно это едва заметное запаздывание сделало оба действия столь эффективными.
— Как вы понимаете, я не промахнулся и учел возможность рикошета. Итак, еще раз мои условия. Никакой слежки и филерства. В двадцать ноль-ноль Алена Игоревна одна, без кавалеров и подружек в радиусе трех километров от нее, входит в помещение по указанному адресу, получает из моих рук своего сына и спускается в метро. Там пусть делает что хочет — едет домой, к вам, в аэропорт. И еще — я человек, умеющий хранить верность боевой дружбе. Это тебе, чмо, на заметку, — он едва заметно повернулся в сторону бледного молокососа, стянувшего трикотажную маску с покрытого холодным потом лица и поддерживающего больную руку здоровой. — Воевал я много, и друзей у меня не счесть. В следующий раз резану пониже пупка — навсегда забудешь об эрекции, — поучительно приговаривал он, разряжая отобранные стволы.
Про эрекцию Рублев блефовал — лишь в смертельном бою он бы полоснул человека внизу живота — грязная зона, кишки, мочевой пузырь, страшные инфекции.