Взрослые растерянно переглянулись. Мужчины уставились на Галю, словно не они навязали ей мальчишку, а она сама забрала его из семьи.
— Петенька, это в прошлом году у врачей карантина не объявляли, а в этом законы изменились. Теперь карантин бывает у всех — мы же с тобой в Интернете читали! — женщина подхватила зареванного малыша на руки и стала носить по комнате, как носят раскричавшихся грудных детей.
Рублев и Подберезский вышли на кухню, присели к столу. В двух словах Андрей объяснил Комбату, что в поликлинике Зернов, очевидно, работал. И что навыки самца-искусителя непременно дадут плоды сегодня же вечером. Утром будет доложено по всей форме…
— Что доложено? Что некая медсестра работала с Зерновым полгода назад? По-твоему, она знает что-либо нас интересующее?
— Да ты раздражен, Комбат! В любом случае никто другой, знающий Петиного папу лично, нам неизвестен. Мальчишку не ищут, Галю не беспокоят… Бахрушин не звонил? Что слышно про спонсорскую дочь с ранимой психикой?
— Пока ничего не слышно. Поехали домой. Леонид Васильевич сам выйдет на связь, лишний раз дергать его ни к чему.
Галя продолжала расхаживать с мальчиком на руках и лишь кивнула обоим в ответ на прощальные взмахи широких мужских ладоней.
* * *
Стемнело. Значит, уже шесть, начало седьмого… Охранник меряет тяжелыми шагами кухню и явно кого-то ждет. Кем будет этот некто, что ему от нее надо? Оставят ли ее живой? Что с Петей?
Алена отлично понимала, что ни на один из этих вопросов парень в маске отвечать не станет. Понимала она и другое — что-то идет не по плану. Ее давно должны были забрать, а его — накормить. Именно из-за голода он злится и на себя, и на нее, и на ситуацию. Романтический флер первых часов улетучился. Голод — великий, всепобеждающий инстинкт. И пока мужчина не накормлен, он, как правило, резок и раздражителен. Время играет против нее. Еще час назад мальчишка отвечал на нехитрые вопросы, постепенно перенося внимание с коленок пленницы на истории из собственной жизни. Кое-что, конечно, игнорировал. Видно, имел инструкции от «начальства» разговоров «за жизнь» не вести, в глаза не смотреть, душу не распахивать. Но не зря Алена Игоревна была хорошей учительницей и классным руководителем в десятом, а не в пятом классе. Она умела разговорить и упрямцев, и тихонь, и проштрафившихся наглецов. Однако создавать иллюзию сытости в чужом молодом организме, конечно, не умела. Зато хорошо понимала, что может случиться, если этой иллюзии не создать.
— У вас еще овсянка есть, и меда несколько ложек. Давайте новую кашу сварю. Перекусите! Надо время как-то коротать! — Алена говорила бодро и заботливо, упрятав интонации страха и обиды. Чем роднее и взрослее она сейчас покажется, тем доверительней и спокойней будут ее отношения с нервничающим надсмотрщиком.