— Разве я предлагаю яблоко? Миллион зеленых наличными.
Хряченко откинулся на спинку кресла. Веселость сошла с его лица. Он снова глядел холодно и строго.
— Сколько получишь ты?
— Мой дорогой генерал! — Бергман изобразил растерянность. — Разве я не понимаю, что должен иметь военачальник в три большие звезды и полковник в три маленькие?
— Хорошо, Давид, ты меня убедил. Какую мотивировку заложим в приказ? Набросай, мы оформим. Теперь вопрос: когда расчет?
— Как только я передам господину Моше Бен-Ари боеприпасы. И сразу вы получите все.
— Ну вы, жиды, молодцы! За что я тебя и ценю, Давид!
— А что бы мы без вас, хохлов и кацапов, имели? — Бергман не сдержал кипевшей в нем дерзости.
Оружие превращалось в дензнаки. Какой гешефт, какой гешефт…
***
Впервые в жизни Михаил Яковлевич Шоркин получил работу, которой был обязан заниматься не во имя идеи, не ради светлого будущего грядущих поколений, а ради себя, ради права жить так, как ему хотелось. Три тысячи долларов в месяц, которые ему положил Бергман, оправдывали любое напряжение сил и способностей, любую степень старательности.
Кабинет Шоркина — светлый, хорошо обставленный, находился на одном этаже с приемной президента «Вабанка» господина Бергмана. В число привилегий Шоркина входило право без формальностей проходить к шефу в любое время. Шоркин, трогая дородную секретаршу шефа Лию Григорьевну за спину пониже пояса, спрашивал:
— Там-таки кто-то есть?
И поглаживал госпожу Лию до тех пор, пока от шефа не уходил посетитель. Секретарша к ритуальным прикосновениям относилась спокойно, как корова к дойке. Порой Лия Григорьевна начинала сладострастно закатывать глаза и томно посапывать, хотя внутренне оставалась совершенно спокойной.
В этот раз у Бергмана никого не было, и Шоркин по-хозяйски приблизился к столу, включил шумогенератор, обеспечивая защиту разговора от подслушивания.
— Два известия, Корнелий Иосифович. Оба неприятные.
— Что такое? — Бергман стал нервно крутить в пальцах золотую паркеровскую авторучку.
— Вчера вечером ваши добрые друзья Зайденшнер и Якунин попали в автокатастрофу.
— О господи! — Вздох сожаления, вырвавшийся у Бергмана, был совершенно искренним. — Такие люди! И что?
— Оба погибли. Зайденшнер умер сразу. Он ударился о рулевой обод, и у него лопнула печень. Якунин скончался по дороге в больницу.
— Господи, такие люди! — Бергман снова тяжело вздохнул. — Что еще, добивайте сразу.
— По тем сведениям, которые ко мне поступили, некий полковник Блинов дал показания против Давида Иосифовича.
— Это плохо. — Бергман небрежно бросил авторучку на стол. — Что за говно эти люди!