— Фу! — сказал Лунев с отвращением. — Уже обделался…
— Нет, — заорал Бабай, — все скажу. Спрашивай.
— Кто был в компании, когда вы убили капитана Прахова?
— Мы не знали, что это капитан! Клянусь, паддой буду!
— А некапитанов убивать можно? Просто так, не понравился — и готов?
— Я его не убивал, клянусь…
— Кончай, Бабай, имел я твои клятвы. Кто его душил, кто резал? Быстро!
— Удавку набросил Шуба. Заточкой кольнул Гоша.
— Кто такой Шуба?
— Аллигатор. Ко всему эмигрант.
— Бабай, оставь феню, я её не люблю. Говори по-русски. Значит, Шуба беглый уголовник?
— Да, очень крутой. Псих. На игле он.
— На кого тянет помочи?
— Командир! — Бабай захныкал. — Скажу — мне доска.
— Возможно, но это потом. А сейчас — вольный полет. Выбирай.
— Толкай! Пусть подохну!
Как любой профессиональный алкаш, Бабай то и дело менял поведение. Накатывала волна хмельного остаточного обалдения, он сразу становился дерзким. Неясные видения в мутной башке не позволяли воспринимать действительность такой, какой она была на самом деле. Также внезапно дурь слетала с него, в одно мгновение превращая в слизняка, перепуганного, безвольного, больше всего желавшего взять в руки стакан с водярой, хряпнуть содержимое и закосеть. Ему казалось, что все происходящее всего лишь дурной сон, который исчезнет, едва проснешься.
— Кто такой Гоша?
— Сучонок. Его Шуба с руки прикармливает.
— Капитана били до того, как закололи?
— Потом. Мертвого. Словно охренели.
— Ты бил?
— Нет, клянусь… И Рваный не бил…
— Почему же?
— Я мертвых трупов боюсь. Век не видать свободы.
— Кто же бил?
Бабай, до которого дошло, что чистосердечное признание гарантирует жизнь, раскололся. Его понесло. Он выложил все, что знал о подельниках. Они шли кирнуть в его закуток в «красной пятиэтажке», куда заранее пригласили Зойку-черную, толстенную дворничиху, за стакан водки способную ублажить всех кобелей в округе.
— Чьи это люди? — спросил Лунев в заключение. — Где пасутся?
— Братва Гулливера. Только его самого тебе не достать.
***
Гулливер — в гражданском состоянии Алексей Павлович Сучков — из сорока пяти лет жизни пятнадцать провел за колючей проволокой, где именем закона Российской Федерации его закаляли на жаре и морозе. Свою кличку Гулливер, низкорослый и щуплый, получил уже при первой ходке в зону. Поначалу она звучала иронично, но постепенно интонации у произносивших её менялись. В маленьком жилистом теле билась взрывная энергия и кипела неукротимая ярость. Короткие руки удлинял нож, длиннее ножа оказывались пистолеты, которые Гулливер пускал в дело без раздумий и колебаний.