Но было ещё кое-что, что поразило меня: обнимая его плечи и целуя его губы, я вдруг обнаружила странное и необъяснимое чувство, что обрела вновь нечто давно утраченное, моё, знакомое мне и ценное для меня. У меня не было ощущения близости чужого тела, чужого мужчины, и это было странно, ведь я не привыкла быть с многими, я успела познать только одного, а этот должен был стать лишь вторым. Вторым, другим, но отчего-то таким… не чужим!
Алекс взял меня на руки, и на огромной белой кровати, утопая в пряном запахе его кожи, растворяясь в космической музыке, я впервые стала его женщиной, восхитительной, нежной, сексуальной, возбуждающей, вдохновляющей, бесконечно желанной. Как прекрасно было ощущать всё это, я чувствовала, как дышу, как живу и проживаю каждое мгновение своего существования в этом мире…
Ни единого сожаления не было во мне о совершаемом. Я — строгая, правильная, замужняя пуританка, отдалась мужчине, который не был моим мужем, и, о ужас, была счастлива тем, что решилась на это.
(Hammock — Sinking Inside Yourself)
Разбудил меня яркий свет. Было около семи утра, но солнечные лучи заливали всю комнату, казалось, в ней было также светло, как и на самом солнце. Я щурилась и никак не могла открыть глаза, так же как и не могла привести свои мысли в порядок. Долго пыталась выстроить план действий, план своего «красивого и достойного ухода», но, то и дело спотыкалась об обрывки живых, трепетных воспоминаний о прошлой ночи, которые, то стыдили, то вновь возбуждали меня. Наконец, я абсолютно бесшумно села на кровати, голая, вся в солнечном свете, щурясь и пытаясь вспомнить, где мои вещи. Увидела Алекса: его бёдра были укрыты простынёй, а живот обнажён… тот самый, который сводил меня с ума прошлой ночью, совершенно плоский, смуглый, с тонкой кожей, которая нежно двигалась вместе с дыханием, а если присмотреться, то и едва заметно вздрагивала с каждым ударом его сердца. Немного тёмных волос, несомненно, были украшением этого мужественного и невероятно нежного участка его тела, изящной линией они увлекали взор ниже, туда где всё было скрыто простынёй, и, Слава Богу, потому что мне давно было пора домой…
«Конечно, в ванной. Мои вещи». Только я хотела тихонько скользнуть туда, а затем, как кошка, мягкими бесшумными лапками к выходу, как меня поймали за руку:
— Хочешь сбежать? А кофе? А душ? — он улыбался открыто, как ребёнок, и силился открыть глаза, приподнимаясь, но яркий свет ослеплял его. Алекс был смешной и бесконечно красивый в этом свете, полунагой, беспомощно ослеплённый, но чуткий и нежный. Я чувствовала, как меня накрывает всё больше и больше, и это к моему величайшему сожалению, была не только волна вожделения. Моё сердце билось так сильно, я испугалась, что он услышит его.