Моногамия (Мальцева) - страница 52

Мы лежим в постели, смотрим друг другу в глаза, наши руки сплетены и ноги тоже. Комнату постепенно заполняет шелест начавшегося за окном дождя, сильнейший ветер носит по мокрой террасе оранжевые и жёлтые листья, налетевшие сюда с соседних клёнов и берёз, ведь дом этот стоит у самого парка… Дождь внезапно усиливается, теперь он уже похож на ливень, Алекс прижимается ко мне ещё ближе, и я вижу в его глазах муку…

Внезапно вспоминаю про бисквит в духовке, вскакиваю и бегу его доставать. Совершенно голая и с распущенными волосами вожусь на кухне: достаю форму, проверяю, готово ли тесто специальной лучиной, думаю какое-то время, пора ли его вытаскивать или ещё подержать, решаю в итоге оставить. Затем оборачиваюсь и вижу душераздирающую картину: Алекс, уже одетый, сидит на полу у двери, его локти на коленях, но кистью руки он зажимает свой рот, а глаза… глаза его переполнены болью и слезами, они ещё не стекают по его щекам, но их уже так много скопилось в его карих глазах, что это уже вот-вот случится. Спрашиваю его:

— Алекс, что случилось?

— Ты такая… красивая…

Меня обуял страх, я понятия не имею, что говорить и что делать, как помочь ему, если я не могу дать ему то, чего он так сильно хочет. Я не могу любить его, это глупо, я рискую не просто обжечься, а сгореть целиком и без остатка. Мне отчаянно захотелось сбежать, или, по крайней мере, хотя бы одеться.

— Извини, что я голая на кухне, сейчас оденусь…

Хочу просочиться мимо него в спальню, но он ловит меня, обхватывая руками, притягивает к себе на колени, сжимает крепко и, целуя, повторяет:

— Будь моей… Стань моей, прошу тебя! Будь моей, я весь мир брошу к твоим ногам, только стань моей! Ты никогда, никогда не пожалеешь об этом, поверь! Стань моей… пожалуйста! Будь… моей…

И я молчу, мудро молчу, пусть в этом молчании он найдёт для себя надежду, ведь сегодня его день, и если я отвечу ему честно, если только скажу ему правду, он снова померкнет, он вновь утонет в своей боли, и тогда какой же это будет праздник. А так, хоть он и знает сам ответ, моё молчание даёт ему шанс верить в то, что есть какой-то иной выход для нас…

Я собираю торт, и мы пьём чай вместе. Потом снова занимаемся любовью. И ещё раз. А в пять вечера я уезжаю за сыном в детский сад, потом домой готовить ужин, читать сыну книгу, укладывать спать.

В тот день у Алекса был пик его эмоциональной переполненности, его боль была так сильна, а сам он так молод, что он, всегда такой сдержанный и уверенный в себе, не смог сдержать поток переполнявших его чувств и эмоций. Больше я не видела его таким никогда.