— Помнишь, что случилось-то?
— Помню… — вяло отвечаю.
Брат гладит меня по руке:
— Алекс тут всю ночь с тобой просидел, вышел кофе попить, настраивайся, у него к тебе разговор, сестрёнка!
Мои глаза раскрываются шире, я паникую, но брат беспощаден:
— Да-да! Кажется, наступила и твоя очередь отхватить по полной! А я, кстати, своё уже получил! — сообщает довольно.
— За что?
— За то, что притащил девочку в чёртов клуб! Ты же его знаешь… отца, я имею в виду. Кстати, родной наш отец тоже к тебе придёт сегодня. Так что готовься: двойная порция пендюлей светит тебе, сестра!
Снова вздыхаю, рассматривая уютную палату: стены закрыты деревянными панелями, высокие узкие окна в пол, напротив моей широкой больничной койки ярко красная вместительная софа и на ней подушки и плед Алекса, те, что я видела у него в машине.
— Как вы поняли, где я?
Брат многозначительно поднимает брови:
— Это Эштон. Ты же его знаешь: вечно следит за всем и всеми, изучает. Он видел с кем ты ушла.
— Ушла?
— Да вроде так он сказал: «Ушла с подозрительным типом. Давай проверим?…».
Я точно помню: мой герой ни разу не взглянул на меня, пока лизался со своей девицей. Когда успел заметить?
Брат, словно услышав мою мысль, предлагает ответ:
— Прикольно, да? Не смотрит, но всё видит, за всем сечёт… Все-то у него под контролем, под колпаком «всевидящего ока»! Слушай, и ты знаешь, он мне и раньше нравился, но после этого случая…
Лёша некоторое время молчит, потом добавляет, отвернувшись в сторону:
— Мне стыдно перед тобой, Сонь. Это я — твой брат, и это я не доглядел. Мальчишка какой-то оказался внимательнее и взрослее меня, если б не его привычка следить за всем происходящим… боюсь даже думать, что было бы…
— Я тоже боюсь. А привычка эта у него от Алекса, он ведь тоже вечно держит руку на пульсе. Разве не «контроль» было его любимым словом, всякий раз как он тебе мозги промывал за косяки?
— Плохо промывал! Бить надо было! — брат уже улыбается, склонность к рефлексии никогда не была его слабостью.
— У Эштона совсем отца не было… Его и не били, и нотаций не читали, и советов не давали…
— У Эштона — порода, сестрёнка. Мы с тобой попроще будем, оттого и косячим так. Дурында! Ну надо ж было так вляпаться! — треплет волосы на моей голове.
Алекс долго смотрит, насупившись. Когда его брови сведены вот так, как сейчас, это означает только одно — он неимоверно рассержен. Смотрел он своими умными карими глазами в мои бестолковые синие минут пять, потом просто спросил:
— Ну как? Таблетка была вкусная?
— Нет, — отвечаю как на духу.
— Будешь ещё?