Эштон шарит по карманам серых спортивных штанов, в своём рюкзаке, но никак не находит то, что ищет, и поэтому его лицо выражает крайнее раздражение.
— Вот дерьмо… — негромко, а я в шоке, потому что впервые слышу, чтобы мой идеал «выражался». — Кажется, я телефон потерял.
Его карие глаза виновато смотрят в мои, словно он сожалеет, что облажался.
— Можешь набрать брата, пожалуйста? Я узнаю, куда нам двигаться, чтобы нагнать их.
И вот тут-то, в моих ушах тот самый голос того самого брата тихо напевает свою песню: «Шанс, он выпадает только раз!»…
Я вынимаю свой телефон и, совершая одно фэйковое нажатие на кнопку включения, с грустным видом сообщаю:
— А мой разряжен уже…
— Твою мать! — о, а у него, оказывается, есть эмоции! Что ж, я удивлена. — Кто выдвигается в поход в дикий лес с разряженной трубкой?
— Она не была разряжена, это Аннабель играла на нём во время привала, видно разрядила и не призналась…
Из Эштона вырывается стон нервного разочарования. Он садится на корточки, подпирая лоб руками, сидит так ровно две минуты, затем резко поднимается со словами:
— Мы двигались вон на ту сопку, если будем идти быстро — успеем нагнать их, — уверенно сообщает мне о своём решении.
Эштон быстро надевает свой рюкзак, фиксирует все его ремни, помогает мне с моим, и мы выдвигаемся… Ну, честно говоря, наше стремительное движение в сторону заснеженной сопки было более похоже на бег с препятствиями, нежели на пеший поход.
Далее следуют целых два часа моих адских мучений: тяжеленный рюкзак обрывает плечи, грудь болит от усиленного дыхания, ноги стонут, как и руки, шея, каждая живая мышца в моём теле плачет, умоляя меня об отдыхе… Вернее не меня, а моего персонального Гитлера, несущегося со скоростью бешеной собаки по следу своей ненаглядной Маюми. Нам не о чем говорить, оказывается. Совсем не о чем. Поэтому за оба часа ни один из нас не проронил ни слова.
Я вижу, что солнце всё ближе клонится к горизонту, света в этом еловом лесу становится всё меньше, хотя он и не такой густой и непроходимый как там, внизу, у подножия горы. Здесь, в отличие от долинных лесов, совсем нет сырости, деревья не достигают и половины высоты своих низинных собратьев, поросль часто сменяется проплешинами, покрытыми высохшей травой, с которых видны горы и их сопки.
Эштон не озадачен, он обеспокоен. Я тоже на нерве, но совершенно по иным причинам: меня, в отличие от Эштона, никто не ждёт в нашей компании горе-путешественников. Моя проблема в другом — я наврала, что мой телефон отключён.
Я не знаю, зачем сделала это. Выиграть время наедине с чужим почти-мужем, который к тому же с трудом выносит моё присутствие и не утруждает себя попытками перекинуться хотя бы парой слов ради приличия — не самое умное решение. Однако, это именно то, чего я и добивалась, как следует из моего поступка.