— Вот если бы я была тобой, — и она машет своим указательным пальцем между нами, долго так машет, пытаясь сформулировать свою мысль, — то я бы поступила так, как нужно и удобно МНЕ!
— Что ты имеешь в виду?
— Я бы переспала с ним! Ты хотела, чтобы он был первым? Ну вот и сделай так, чтобы именно это и произошло! Все мужики сволочи! Говорю тебе, ВСЕ! Не жалей никого из них, не жалей!
— Слушай, Лу… Тебе ж всего шестнадцать, а надралась ты как… Ооох!
— Ну, ты же не настучишь отцу, так ведь?
— Не настучу, — соглашаюсь.
— Тогда я тоже не настучу!
— На что? — мои брови взлетают в удивлении.
— На то, что ты сейчас сделаешь.
— А что я сделаю?
Лурдес многозначительно поднимает брови, вытягивая своё лицо:
— Поднимись наверх, займи одну из спален. Он вскоре придёт к тебе. Если ты позволишь ему — он это сделает. Давно уже хочет, поверь, я знаю, что говорю!
— С чего это он вдруг придёт?
— Предоставь это мне, сестрёнка! Всё будет в лучшем виде! Ноги ты побрила?
— Не помню…
— А… не важно, он всё равно вдрызг пьяный…
Не вдрызг, как оказалось.
Эштон вошёл в комнату почти сразу за мной со словами:
— Что с тобой?
И он не выглядел пьяным. Хотя был… Недавно. Совсем недавно.
— Со мной всё в порядке, — отвечаю, и у меня даже получается чётко выговаривать слова. — Даже более, чем…
— Но Лурдес сказала…
— А я её обманула! — хоть и пьянь, а ума хватает не впутывать в эту подлость сестру.
Подхожу, смотрю ему в глаза. Он тоже не отводит взгляда и не уходит — ждёт, что дальше будет. Это придаёт мне уверенности: захотел бы, был бы так уверен в своём выборе — ушёл бы сразу.
Ставлю бокал на пол, у своих ног, затем, почти не шатаясь, делаю ещё один шаг к нему, развязав на шее один единственный шёлковый узел своего голубого платья длиною в пол… И оно бесшумно сползает по моим бёдрам вниз, прямо как в рекламе духов. Этого даже не планировалось — само собой вышло.
В его глазах испуг… или удивление, соперничающее с разочарованием… Но он так и не двигается с места. Всё также стоит.
Я кладу ладони на его грудь, она пылает жаром вечеринки и выпитого, он сам весь словно горит, и снова во мне прибавляется уверенности: мои пальцы расстёгивают одну за другой пуговицы его нежно-розовой рубашки…
На белом персидском ковре этой спальни голубой и розовый… Наши тела — белое и смуглое, так непохожи, но поле вокруг них звенит напряжением, искрится желанием… как мне кажется.
Он молчит и ничего не делает. А я совсем уже наглею: провожу ладонью медленную линию от его груди к животу и ниже, задерживаюсь на пряжке ремня, замешкавшись, испугавшись вдруг собственных действий.