— Самый лучший подарок в Рождество — это подходящая компания, не так ли, Эштон?
— Конечно, Кейси, — отвечает Эштон с усиленным акцентом, который надо сказать, день ото дня делается у него всё мягче и мягче.
Подруга без лишних церемоний хватает моего Эштона под руку и собирается уже увести его, но я со всей доступной мне силой наступаю ей на ногу:
— Кейси, позволь Эштону сперва раздеться!
Краем глаза замечаю поднятый кверху большой палец Алекса и его же довольную улыбочку.
Наконец, мы входим в гостиную, и все замирают, созерцая Эштона. Он желает присутствующим счастливого Рождества, но родственники не могут ему ответить, потому что их челюсти все попадали на пол! Виснет до ужаса неловкая пауза, и Эштон не знает уже, куда себя деть! Бедолаге настолько некомфортно от этих разглядываний, что его напряжение передаётся даже мне. Я интуитивно хватаю его за руку, и он тут же с благодарностью сжимает мою в ответ, но наше спасение в лице маман уже спешит на помощь:
— Дорогие мои, встречайте Эштона! Эштон — часть нашей семьи, просим любить его и жаловать, так же как любим и жалуем его мы!
Мама обнимает Эштона за плечи, тесно прижимая к себе, а Алекс, громко кашлянув, командует:
— Ну, чего застыли?! Поднимаемся и подходим знакомиться с моим сыном!
На мгновение воцаряется полнейшая тишина, и дядя Марк, не сдержавшись, выдаёт самые искренние свои эмоции:
— Fuck my ass, dude! How many kids’ve you gotta? (Чёрт возьми, чувак! Сколько у тебя детей?)
— Аллилуйя! Господь услышал мои молитвы! — тут же вслед вопит мой брат Лёшка. — Бог видел, какие страдания я перетерпел в этом бабском царстве и послал мне брата! Ну, наконец-то, колхоз «8 марта» официально можно переименовывать! Да прибудет с нами сила, мужики!
— Лёша! — шипит на брата мама, но ему не до неё, он уже душит в объятиях Эштона!
А Эштон ни живой, ни мертвый, побледнел так, словно разом всей крови лишился!
— Эштон, Эштон! Эштон пришёл! — верещат мои сёстры и несутся нам навстречу из отцовской библиотеки, облепляют его ноги своими объятиями, повергнув родню в ещё больший шок.
Такого выражения лица у тёти Мэри я не видела ещё ни разу, и она, кажется, единственная, кто не произнёс ни слова.
— Алекс, можно тебя на пару слов? — обращается она к своему брату неестественно мягким голосом.
— Нет, нельзя — я голодный. Лерусь, твой муж безумно хочет есть! — отец обнимает маму и тащит её за стол.
— Прошу всех за стол, ужинать! — объявляет мама, и мы дружной оравой кидаемся занимать места поближе к Эштону.
Надо сказать, у меня в этом деле сноровка — обычно война идёт за право сидеть рядом с Алексом, потому что он знает тысячи невероятных историй, а если немного выпьет, то рассказывает их так, что можно инфаркт получить от смеха. Но место рядом с ним только одно, потому что второе всегда занято моей матерью, и баталии разыгрываются нешуточные.