— Оно и было таким: тут были обломки скалы и валуны, пока Алекс лет пять назад не накрыл тут все грунтом и не посадил ёлки с кустами…
Мы молчим некоторое время, потом Эштон едва слышно и снова на своём языке задумчиво признаётся:
— Как будто знал, что ты свалишься в этом месте… или кто-то другой…
— Или кто-то другой, — повторяю его слова.
London Grammar — Non Believer
Внезапный, безобразно громкий хлопок взрывает окружающую нас тишину, и тёмное небо освещается заревом золотого фейерверка. Сразу же за ним ещё один и ещё, залпы сменяются один за другим, раскрашивая небо над нашими головами огненными цветами, замысловатыми узорами, волшебными кружевами.
Ёлка, приютившая нас, загорается голубыми огоньками, развешанными нашими же с Эштоном руками ещё месяц назад, и я внезапно ощущаю себя в самой настоящей сказке… Разворачиваюсь немного, чтобы взглянуть на Эштона, и нахожу на его лице восторг, похожий на мой собственный. В его глазах впервые нет ни тени холодности, ни озабоченности, ни обременённости тяжёлыми внутренними мыслями, и я понимаю, что в это мгновение он так же безгранично и безусловно счастлив, как и я, забыв все свои огорчения, если они когда-либо у него были.
Я вижу, как в его тёмных вьющихся прядях играют цветные яркие вспышки, замечаю капли растаявшего снега на его нежной коже, ресницах, завитых кончиках мальчишеской чёлки, вспоминаю, как гулко билось его сердце, испугавшись за меня, и внезапно ощущаю себя самым счастливым, самым везучим, самым влюблённым существом на планете…
Контур его по-детски приоткрытых губ внезапно становится для меня соблазном, перед которым ни одно благоразумие не может устоять, и я сама не замечаю, как мои собственные легко трогают их в самом невесомом и самом невинном поцелуе из всех возможных…
Несколько сладких мгновений мы соединены моим нежным касанием, но Эштон замирает, и страшный жгучий стыд медленно разливается по моим венам… Я опускаю голову, жар приливает к моим щекам, тяжесть разочарования так велика, что мне кажется, я умру под её весом.
Бесконечные взрывы фейерверков над нашими головами более не интересны ни одному из нас, Эштон тоже опускает голову, и его губы упираются в мою щеку… Спустя ещё мгновение они скользят по ней до подбородка, целуют его, затем нежно трогают мою нижнюю губу, переключаются на верхнюю, и я медленно схожу с ума. Эштон раскрывает свои губы шире, обхватывая мои с такой жадностью, словно его аппетит набирает силу с каждым касанием, каждым моим вздохом, смешавшимся с его выдохом.
Время внезапно останавливает свой ход в измерении моей личной Вселенной, яркие цветные вспышки фейерверка раскрашивают волосы Эштона своим волшебным светом, и из-за них мне совсем не видно его лица, но в эту секунду моей жизни, в это самое важное в ней мгновение я вдруг понимаю, что он и есть «тот самый»… именно он! И никто другой никогда не сможет заменить его, восполнить потребность в его касаниях, шоколадном и невыразимо умном взгляде, такой многословной молчаливости, едва заметных сдержанных улыбках, но главное, самое главное — в его таких крепких, уверенных, надёжных объятиях.