— Так, всё: я ничего не слышу, ничего не слушаю!
— Страус!
— Пошлячка!
Через полчаса Кейси заявляет мне, что брат мой зануда, но её такие мелочи не огорчают. Действительно, не огорчают, ведь подруга уже нашла себе пару и удаляется искать приключений в ночном Сиэтле.
Мне грустно. Грустно и… не понятно: почему все помешаны на сексе? Ну вот прям все? Неужели это так… приятно?
Лурдес удаётся уговорить меня ехать домой вместе с ней, и самый главный её аргумент:
— Какой смысл тебе оставаться, если ты не веселишься, а только настроение людям портишь своей угрюмой физиономией?
Неужели так заметно? — думаю. На самом деле я весь вечер старалась улыбаться, общаться с друзьями брата, многих из которых знаю, и лишь изредка, украдкой, поглядывала на одного единственного интересующего меня человека в этой веселящейся массе.
И этот самый человек оказался в полном одиночестве на террасе как раз в тот момент, когда за сестрой приехал Стэнтон. Уйти было выше моих сил. Я поняла, что нам нужно поговорить. Вот просто один честный, искренний разговор должен поставить точку моим мучениям.
Какая ещё точка нужна тебе, наивная ты дура?! — вопил мой разум. Но сердце упёрто хотело разговора. Оно его и получило.
Flora Cash — For Someone
Я просто подошла и встала рядом, не глядя ни в его лицо, ни в глаза. Он тоже на меня не взглянул, продолжал всё так же пялиться в темноту ночного озера.
— Как дела? — спросил, как ни в чём не бывало.
— Нормально. У тебя?
— Тоже.
И тишина. Неловкая, тягучая.
На террасе холодно: несмотря на мягкий и тёплый климат, март — не самый удачный месяц для ночных прогулок в тонком платье. Меня пробирает дрожь. Эштон не сразу, но замечает это, снимает свой модный пиджак и накидывает мне на плечи.
— Спасибо, — говорю.
— Да не за что.
— Сам-то не простудишься?
— Нет, — улыбается.
Улыбается! И всё, я пластилиновая масса. Мягкая, податливая, не имеющая ни воли, ни формы, ни устремлений… Нет! Устремления есть, и главное из них — прикоснуться. Хоть пальцами, хоть рукой, хоть с самого краешку, только бы потрогать его…
Тянусь к губам, не потому что я какой-то там грёбаный стратег, а потому что нет никаких сил сдерживать себя: до безумия, до дрожи, до умопомрачения скручивает желание целовать его лицо…
Я ещё не знаю, что вкус поцелуя моего возлюбленного так и останется волшебным Рождественским воспоминанием: Эштон мягко уворачивается, меня несёт волна эмоциональной инерции, припадаю к его гладко выбритой щеке, ощущая возбуждающую нежность кожи.
— Соня, Сонечка, Соняш, не надо! Прошу тебя, остановись! — шёпотом.