Но его, конечно, не будет. Не может быть. Нам нельзя…
Но мы сорвались. Мы сорвались, а было нельзя, и мы оба об этом помним.
— Прости меня… Прости!
Город уже просыпается: дороги шумят, вдали протяжно гудит грузовой танкер.
Я ненавижу это зарево за окном. Оно отбирает у меня мой полноценный мир, место, где тепло и комфортно, единственное, где я способна дышать полной грудью и ощущать радость:
— Скоро утро… — жалуюсь.
До слёз хочется, чтобы он утешил, сказал нечто такое, что даст надежду, заклеит пластырем рану неизбежного. Но он просто констатирует:
— Уже утро.
Да, ночь осталась в пережитом прошлом, и сейчас утро — начало его нового дня, в котором для меня нет места. А главное, не может быть. С его груди исчезла «наша» татуировка. Теперь она осталась только у меня.
Я поднимаюсь и прячусь в ванной, чтобы он не видел моих слёз, если вдруг хлынет, и не испытывал дискомфорта, закрывая дверь отчего дома. Оставляя за ней меня.
Eva: «Как ты?»
Dam: «Обычно. Работа, рутина».
От тона его ответа мне холодно. Я хочу верить, что надумываю то, чего нет. Неудачный момент, плохой день… но не оно, не безразличие.
Eva: «Не знала, что снимать фильмы так скучно. Как тогда жить представителям остальных профессий? Бухгалтерам, например?»
Dam: «Вся наша жизнь — рутина. Глина, из которой мы лепим свои дни, недели, годы. И всё это ради редких вспышек радости».
Eva: «Звучит депрессивно».
Dam: «Просто голая правда».
Eva: «У тебя плохой день?»
Dam: «Обычный. Я уже говорил».
Чёрт.
Чёрт, чёрт, чёрт.
Как сказать тебе: ты мне нужен? Позвони! Хочу услышать твой голос. Или просто молчи и дыши в трубку. А лучше приезжай за мной, забери и отвези куда-нибудь, мне совсем не важно, куда. Хотя давай обойдёмся без ресторанов и кафе, забьёмся в скрытый от глаз угол, можно у меня, а можно в гостинице, забудем об условностях, как ты и хотел тогда в «Старбаксе», и сделаем «это» ещё раз! А потом ты скажешь своей жене, что не можешь жить без меня, и мы вдвоём уедем в Италию? Или Испанию, или Францию, или туда, куда ты ещё не возил ЕЁ и не был сам? И если нас станут фотографировать папарацци, ты спрячешь меня ото всех за своей спиной, но однажды открыто и смело скажешь: это та женщина, которую я люблю.
Белый экран, зелёные сообщения. Ты молчишь, и я молчу. Ты на том берегу, я на этом, и между нами нет моста. Ни хрустального, ни деревянного, ни верёвочного. Я брошу щепку, вцеплюсь в неё и попробую доплыть до тебя сама:
Eva: «Дамиен, давай встретимся?»
Ответ приходит спустя два часа. После пережитого мною удушья, слёз и распечатанной бутылки коньяка: