Моё самоуважение и чувство самосохранения, очевидно, почили в небытие:
— Живи себе со своей Мел, рожайте детей, я ведь всё равно от тебя не могу, но встречаться-то мы можем? Хотя бы иногда?
— Я… Я… может, неправильно понял, но… ты только что предложила себя в качестве кого?
— А чем я хуже? Всех этих твоих актрис… У тебя ведь наверняка есть … развлечения помимо жены!
— Боже… — он закрывает глаза рукой и трёт виски.
— Я читала!
— Люди любят сплетни, Ева. А у меня сейчас есть заботы куда важнее!
— Но они ведь когда-нибудь закончатся! Все эти твои заботы, ЭКО, истерики, потуги примерного семьянина и прочее…
Он не даёт договорить:
— Ты в своём уме? — почти орёт.
— В своём.
— Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Ты списываешь себя, свою жизнь в неполноценность! Ты превратилась в тень, Ева! Ты живёшь в вечном ожидании того, чего никогда не будет!
— Лучше жить таким подобием жизни, нежели в той «полноценности», которая была у меня раньше! — спорю.
— Ева, я не брошу своего ребёнка.
— Я поняла. Уже давно. Только не понимаю, почему ты бросаешь меня?
— Я предпочту думать, что этого разговора никогда не было. Что он — плод моего извращённого воображения. Я женат, Ева, уважаю свою жену и жду от неё ребёнка. У меня нет, и не намечается любовниц. Точка.
С этими словами он резко поднимается и выходит, бросив напоследок:
— Прости, но мне нужно спешить.
А я ещё долго сижу в кресле, воображая себя окаменелостью с отпечатками древнейших раковин и стрекоз. И я бы, наверное, проторчала там известняковой глыбой вечность, если бы не косые взгляды официантов и бармена. В тот день я даже не поняла, какого цвета были залив и небо над ним. Наверное, красивого. А может быть, и нет.
Два месяца я пребываю в токсичном дыму разбитых надежд: отрешённость и подавленность — мои друзья. Кроме них — сплошное и беспробудное одиночество. Лурдес, с которой мы успеваем всего лишь раз встретиться, чтобы провести один скоротечный час в кафе, по-матерински настойчиво советует антидепрессанты и отдых в экзотической стране. В октябре я получаю от неё же подарок — путешествие в Доминиканскую республику — семь райских дней в luxury отеле, «полном одиноких брутальных качков с разбитыми сердцами, срочно требующими реанимации». Затем мне по-заговорщически было добавлено: «Я там была, видела, знаю!».
Лурдес могла бы предложить поехать вместе, но не сделала этого — предпочла общество своего Антона и унылый Сиэтл. Я не в праве на неё сердиться, как и требовать внимания, но разочарование осело дрожжевым налётом на дне моей души.