Его молчание делает меня ещё уязвимее, но в то же время я понимаю, что любое его слово будет препарировано и растолковано «против».
Он даёт мне возможность перебеситься: вспыхнуть, выболеть изнутри, подписать приговор «я слишком стара для него» и смириться. Затем, почувствовав стадию «успокоения и покорного принятия», предлагает:
— Прогуляемся вдоль берега?
Я отвечаю ему взглядом, выговариваю всё, о чём болит, и он тем же способом отвечает, что всё понимает. ВСЁ.
— Обед остынет, — говорю вслух.
— Нет, — качает головой. — Не остынет.
Приближается, вглядывается в глаза и обнимает, зная, что сейчас не оттолкну:
— Никогда не остынет!
И, чёрт возьми, я верю. Не знаю, почему, но верю.
Мы шагаем по прибитому невысокой волной песку и держимся за руки. Ансель загадочно улыбается, сощурив глаза, его взгляд то и дело скользит по моей фигуре, чаще зависая на ногах. Ветер нещадно треплет не только воду лазурного озера, но и полы моего полосатого платья, скроенного по-пляжному на запа́х, я опускаю глаза и вижу собственное бедро, успевшее покрыться бронзовым загаром даже за эти короткие часы купания в апрельском солнце.
Наконец, в укромном, закрытом зарослями кустарника месте Ансель останавливается:
— Брауни… — тянет глубоким, низким, полным призыва голосом и по-гурмански вытягивает губы, — маленькое шоколадное пирожное!
Он кладёт руки на мою талию, и я вспоминаю, что она у меня есть. Его нежный рот терзает мою шею, изнуряюще медленно спускаясь к декольте, и я не в состоянии удерживать голову, поскольку, оказывается, являюсь всего лишь женщиной, которая всё ещё может и умеет чувствовать. Ансель отодвигает мешающую ему ткань, осторожно высвобождает грудь, и мои глаза закрываются сами, потому что присосавшийся к ней рот разбивает благоухающие эдемские сады где-то в нижней части моего живота.
Он отрывается, и я тут же прихожу в себя: поднимаю запрокинутую до этого голову, распахиваю глаза, чтобы встретиться с горячим, совсем не мальчишеским взглядом. Это мужчина. Ансель — мужчина. Сильный, взрослый, зрелый не только физически, но и духовно. Его губы блестят, глаза изучают, сканируют и затягивают одновременно. Они больше не карамельные — почти чёрные.
Ансель на коленях — когда встал и как, я не помню, но ощущаю себя древнегреческой Богиней. Женственность просыпается в каждой моей клетке, она во мне, и я чувствую её сердцем, лёгкими, кожей, волосами, обнимающими мои щёки и шею, запахами, которые ищет проворный нос Анселя, секретами, которые слизывает его язык, линиями, которые обводят его глаза.