Ансель — маятник, человек, не терпящий стационарности. В одну секунду он подбрасывает тебя в небо, в другую делает шаг назад, чтобы ты побольнее шмякнулась о землю.
Я решаю приготовить обед. Вернее, вспомнить, как это делается. Цель увлекает с головой, и к тому моменту, когда миссия почти уже подходит к концу, я вспоминаю о своём спутнике в этом коротком путешествии в счастье и вдруг осознаю, что давно его не видела.
Выхожу на террасу, опираюсь на перила и… обнаруживаю то, с чем рано или поздно должна была столкнуться: Ансель, раздетый по пояс, возится у катера, пришвартованного у нашего пирса, и рядом с ним — Оливия.
Оливия… Не тонкая и не звонкая, а с упругими формами в самых правильных местах, стиснутых чёрным купальником. Её трусы сверху достают почти до талии — по моде тридцатых годов прошлого века, а снизу максимально открыты в лучших традициях бикини моей юности. Плетение тесёмок крест-накрест на их боковинах словно приглашает глазеющего нечаянно потянуть хотя бы за одну из них и увидеть объект, так сказать, целиком. Её темные волосы скручены в узел, на голове ободом кокетливо повязан красный платок — юная, стильная, и только интересующим её самцам доступная.
Нет, ну апрель, конечно, необычайно тёплый в этом году, но чтобы вот так, практически в одиночку выпятить ягодицы — это смелый ход. Однако лето началось не у неё одной: Ансель был бы обнажён полностью, если бы не светлые джинсы, едва держащиеся на его со всех точек зрения ладных бёдрах. Его босые ноги не суетятся — стоят на месте, заинтересованно ожидая более интересного предложения, чем мой обед. Он коротко что-то говорит, попутно одаривая свою собеседницу непринуждённой улыбкой ловеласа со стажем, та заливается смехом, кокетливо прикрывая рот и заставляя его выглядеть довольным павлином со стопроцентно расправленным изумрудным хвостом. Волосы Анселя зализаны назад, к затылку — очевидно он недавно купался, и в тот момент, когда изящная рука девушки протягивается, чтобы сладко их потрепать, он поворачивает голову и наши взгляды встречаются.
Неловкость, неловкость и… до боли обидное унижение. Я прячусь, словно ошпарившись, и щипаю свои запястья и пальцы, чтобы не рыдать: вот уже три дня, как я не принимаю таблетки, и вот теперь во всей полноте чувствую свою неуместность, иллюзорность наспех созданной альтернативы моей реальной жизни.
Мало-помалу у меня выходит сосредоточиться на более конструктивных мыслях. Я вспоминаю о своём возрасте. И не так, не в общем, а во всех его досадных проявлениях, медленно, но неумолимо меня пожирающих. За то время, пока Ансель заканчивает свои дела и доходит от катера к дому, мои мысли успевают уверенно похоронить «нас». Он входит на кухню, мы встречаемся взглядами, и я прячу свой в надуманных хлопотах, потому что кажусь себе смешной, жалкой. Он молчит. Не говоря ни слова, приближается, но его цель не я, а кухонный шкаф: Ансель ищет кружку и пакетик фруктового чая.