Глядя на ее шевелящийся рот, подумал: «Куда же исчезают чувства?.. Без следа… Без грусти и сожаления… В какую пропасть». Видимо, подумал вслух, потому что Анжела вдруг прекратила сексуальные стоны и бабские упреки, захлопала своими противоестественно длинными ресницами и заплакала.
Домой вернулся поздно и тотчас бросился к приемнику — что там наша китаяночка? Щелчок тумблера — квартира наполнилась звуками Моцарта, я даже сел от неожиданности… Вот мы, значит, какие непростые. Кто бы мог подумать — китаёза и Моцарт?!
Под божественные звуки подошел к окну и долго пялился в темный двор на привычных уже инвалидов, которые, сцепившись колясками, под фонарем целовались без стеснения и комплексов.
— Ли-и-и!.. — сказал я оконному стеклу. — Что мне делать? Я не могу без тебя жить, — сказал и ужаснулся: — Что за пошлость несу?.. Господи, я ли это?
В зеркале отразилась моя физиономия, не выражающая ничего, кроме боли.
_____
Утром снова включил прослушку. Слышал, как она шлепала босыми ногами по полу, напевая что-то. Как шумел душ, под которым стояла обнаженная Ли. Что-то бухтел телевизор. Потом звуки исчезли, и я услышал свой голос из ответчика: «Прости меня, Ли». Это повторялось несколько раз — Ли слушала мой голос, раз за разом проигрывая фонограмму ответчика. Я лихорадочно набрал ее телефон, слышал свой звонок… Но Ли трубку не взяла, видимо прочитав на телефоне мой номер. Снова защемило в груди — вот, стало быть, как болит душа!
На работе «маршал» на мой «привет» отвернулся и величественно проплыл к себе в кабинет в сопровождении холуев.
— Не оглох, «маршал»?! — прокричал я на весь коридор.
Бобка дернул меня за рукав.
— Не нарывайся…
Вечером в клубе гонял железо до полного изнеможения. Придя домой, без видимой причины «наехал» на Настю. Она только усмехнулась:
— Не очень-то ты выкаблучивайся, Никитич, — сказала она. — Я, что ли, виновата, что тебе девка не дает?
У меня челюсть отвисла.
— Кто мне не дает? Что ты несешь, старая?
Настя презрительно фыркнула и, не удостоив взгляда, ушла.
— Старая дура, — проворчал я, щелкнул тумблером, включая прослушку, и вытянулся на диване, но в квартире Ли было тихо, лишь невнятный шорох сочился из ватной тишины. Я включил усилитель на полную громкость и одеревенел, пораженный громом, — из динамика громко, четко и безобразно реалистично звучали стоны, скрипы и шорохи, природу которых спутать нельзя было ни с чем… В оцепенении я сидел, закрыв глаза и слушая, как биение крови в моих висках заглушает и не может заглушить счастливые стоны Ли. Когда же мой удачливый соперник спросил: «Тебе хорошо?», а Ли в ответ зашептала слова благодарности, а потом голос ее захлебнулся, и я живо вообразил, по какой причине, у меня потемнело в глазах и я завыл, как волк в полнолуние…