Вечером какие-то американцы устроили пати (пьянку по-нашему) прямо на бонах. Мне с президентом тоже совали разовые стаканчики с копеечным вином из бумажных пакетов, но мы вежливо отказались. А мистер Хиггинс, с покрасневшим носом, в обнимку с Лошадкой, керосинил как сапожник. Напился и перестал быть похожим на героя Бернарда Шоу.
— Гуд найт!
В штилевой тишине, на утренней зорьке зашли в Альмери-Мар — одну из самых больших марин на Средиземном море. На стоянках, в лабиринтах искусственных бухт, покоилось больше тысячи яхт: все европейские флаги, без числа американских… поскрипывая кранцами, возле офиса стоял тяжелый двухмачтовый австралиец.
«Неужели в таком „Вавилоне“ не найдется хоть одной русской посудины?» — подумал я.
Покупая в офисе плацкарту на стоянку, спросил у клерка.
— Рашен бот? — пожал плечами клерк и открыл канцелярскую книгу.
Пошелестел страницами, озабоченно помычал в кулак и выдал информацию: на стоянке номер 542 уже несколько месяцев стоит яхта, принадлежащая русскому гражданину по имени Максим — первый русский яхтсмен за три месяца плавания!
Утро ушло на стояночные хлопоты: стирка, просушка, покупка продуктов… К полудню воздух раскалился до сорока градусов в тени и жизнь в марине замерла. Магазины закрылись, на ремзоне прекратился душераздирающий визг пилы — началась сиеста. Обнаженный президент, грустный, лежал на койке и мечтал о питерском дождике. На предложение сходит к соотечественнику отрицательно покачал головой.
— Зачем?
— Познакомиться.
— Зачем?
— Поболтать. Ностальгию смягчить.
— Нет, — слабо сказал президент. — В таком климате с ностальгией бороться бесполезно.
Пятьсот сорок вторую стоянку я нашел в дальнем углу марины. На стоянке, кормой к бону, стоял величественный шестидесятифутовый «Свон» (одна из самых дорогих серийных яхт). Люки задраены, но из бокового шпигата течет вода охлаждения кондиционера, значит, хозяин на месте. На палубе, в тени навеса с золоченой бахромой, лениво развалившись, дремлет сиамский кот.
Я прикинул, во сколько мог обойтись соотечественнику этот плавучий дворец — получилось никак не меньше двух миллионов долларов.
«Ничего себе Максимка», — подумал я и уже собрался было деликатно постучать по тиковому трапу, но сдержался, пытаясь представить себе человека, выложившего за яхту два миллиона.
В воображении нарисовался гладенький «новый русский», почему-то в золотых очках и с выражением притворной озабоченности на лице, которую наши раздобревшие братки любят напускать на себя, занимаясь любимым делом — хвастовством.