— Её похитили, — пожал плечами домовладелец.
— Чудеса… — вздохнул комиссар. — Вот значится как!
Бон по этому «вот как!» понял, что дело его всё больше запутывается и кара не замедлит последовать.
— Продолжим. Её похитили. Ну, а кто именно похитил?
— Кажется, что знаю.
— Кто же это?
— Примите во внимание, господин комиссар, что я ничего не утверждаю, только подозреваю.
— Кого же вы подозреваете? Отвечайте откровенно.
Господин Бон растерялся. Следовало ли ему во всём отпираться или выложить начистоту? Если он станет отрицать всё, могут предположить, что он знает слишком много. Сознаваясь, он докажет свою добрую волю. Он и решил сказать всё.
— Подозреваю мужчину высокого роста, черноволосого, смуглого, похожего на вельможу. Он несколько раз следовал за нами, как мне показалось, когда я ждал супругу у выхода из Гартмана и отводил домой.
Комиссар несколько встревожился, а секретарь вновь отвлёкся от процесса контроля за испытуемым.
— А имя? — спросил он.
— О, имени его я не знаю. Но, если бы мне пришлось встретиться с ним, я сразу узнал бы его даже среди тысячи других, ручаюсь вам, — выдал Шель.
Комиссар с секретарём нахмурились.
— Вы утверждаете, что узнали бы его? — переспросил он.
— Я хотел сказать… — пробормотал Бон, заметив, что ответил неудачно. — Я хотел…
— Вы ответили, что узнали бы его, — продолжил комиссар. — Хорошо. На сегодня достаточно. Необходимо уведомить кое-кого о том, что вам известен похититель.
— Но ведь я не говорил вам, что он мне известен! — в отчаянии произнёс Шель. — Я говорил как раз обратное…
— Уведите! — приказал комиссар, обращаясь к караульным.
— Куда прикажете? — спросил секретарь.
— В камеру.
— В которую?
— Да в любую! Лишь бы она покрепче запиралась, — произнес комиссар безразличным тоном, вселившим ужас в несчастного Бон.
«Это всё! — думал он. — Жена, наверное, совершила какое-нибудь ужасное преступление. Меня считают сообщником и покарают. Она, наверное, призналась, что посвящала меня во всё. Женщины ведь такие слабые создания!.. В камеру, конечно! Ночь коротка… А что завтра…»
Не обращая ни малейшего внимания на жалобные сетования домовладельца, к которым они, впрочем, давно должны были привыкнуть, караульные подхватили арестанта с двух сторон под руки и увели в камеру. Комиссар поспешно принялся делать пометки в планшете. Секретарь свернул голопроекцию встал рядом в ожидании возле него.
Бон в эту ночь не сомкнул глаз, но не потому, что каземат его особенно неудобен, страшная тревога не позволяла ему спать. Всю ночь он просидел на скамеечке, вздрагивая при малейшем звуке. И, когда первые лучи скользнули сквозь бронежалюзи, ему показалось, что само светило приняло траурный оттенок.