Комиссар прежде всего осведомился об имени, о роде занятий и месте жительства.
Допрашиваемый ответил, что зовут его лии Шель Бон, что ему пятьдесят один, что он живет на улице Флайтов Империи, в мегахолле номер одиннадцать.
Комиссар, вместо продолжения допроса, произнес длинную речь об опасности, которая грозит человеку, осмелившемуся сунуться в политику. Кроме того, он пустился в пространное повествование о могуществе кардинала, этого непревзойденного министра, победителя всех прежних министров, являющего блистательный пример для министров будущих, действиям и власти которого никто не может противиться безнаказанно.
По окончании этой ответственной части своей речи, вперив цепкий взгляд в несчастного Бон, комиссар предложил ему подумать о своем положении.
Размышления бедняги оказались несложны. Он проклинал день и час, когда Лау Орт вздумал женить его на своей крестнице, и в особенности тот час, когда эту крестницу причислили к императрице.
Основой характера домовладельца был глубочайший эгоизм в соединении со скупостью, приправленной трусостью. Любовь, испытываемая им к молодой жене, была чувством второстепенным и не могла бороться с врожденными свойствами.
Шель Бон серьезно обдумал то, что донесли до него. Он посмотрел, как готовится система записи допроса секретарём, развернувшим голомонитор на компактном проекторе.
— Однако, господин комиссар, — заговорил он с полным хладнокровием, — поверьте, что я более чем кто-либо знаю и ценю все достоинства его несравненного высокопреосвященства.
— Вот как? — недоверчиво переспросил комиссар. — Если это действительно так, то как же вы попали в Бастион?
— Как или, вернее, за что, вот этого я никак не могу сказать, ибо мне это и самому неизвестно. Но уж наверное не за поступки, которые могли бы быть неугодны господину кардиналу.
— Однако вы должны были совершить преступление, раз вас обвиняют в государственной измене.
— Не может быть! В государственной измене? — в ужасе заорал Шель. — В измене?.. Да как же несчастный домовладелец, может быть обвинен в государственной измене? Вы сами подумайте, господин комиссар! Ведь это же совершенно немыслимо!
— Господин Бон… — произнес комиссар глядя на обвиняемого так, словно его маленькие глазки обладали способностью читать в глубине души. — У вас есть жена?
Секретарь оторвался от наблюдения за потоками информации и изменений биоритмов допрашиваемого.
— Да, — с дрожью ответил Шель, чувствуя, что вот именно сейчас начнутся осложнения. — У меня… была жена.
— В смысле, была? Куда же вы её дели? — изумился комиссар, поправив планшет на столешнице.