И внезапно он приблизился, в один миг, неуловимым рывком. Заглянул в глаза – казалось, в само сознание, в память, в разум, в самую глубину истинной сущности Яна, – и все тем же нечеловечески мудрым, печально-ироничным голосом произнес:
– Жить страшней, чем не жить. Ты принял смерть, прими и жизнь. Пора, Ян. Пора начинать жить.
– Но я же живу, – напомнил Ян, поразившись нелогичности утверждения.
– Да? – усмехнулся наставник.
И все, что являлось в этот момент, в этом странном пространстве, Яном, – его личность, его разум, сознание, его сущность – вдруг затопило ярко-голубым светом, струившимся из глаз высшей сущности учителя…
– А-ах-х-х-х… – выдохнул непроизвольное восклицание, выскочив из сна, Ян, как хрипит тонущий, на пределе последних сил, вырывающийся на поверхность воды из морских пучин.
Резко, рывком сел на постели, втянул с шипением воздух, выдохнул и поделился с миром яркими впечатлениями, все еще находясь в быстро тускнеющем, понемногу отпускающем голубом свечении:
– Охренеть!
Покрутил головой, стараясь отделаться от странного сновидения, передернул плечами, с силой потер ладонями лицо, прогоняя остатки морока, прижал пальцами веки и повторил, подрастеряв первичную экспрессию:
– Охренеть.
Приснится же такое! Впрочем…
Он не столько удивлялся яркому, мощному по ощущениям, необычному сну, сколько поразился тому, с чего бы ему вообще привиделось и приснилось нечто подобное? Да еще настолько явственно, с невероятно четким ощущением полного присутствия и погружения в ту сновидческую реальность. Нет, бывали у него, конечно, разные сны, как и у каждого человека, но таких вот видений он как-то не наблюдал и не переживал ранее, если не считать…
Но то самое мы как раз считать не будем. Это история отдельная.
Хрен его знает, что такое, может, к перемене погоды? Сделав это успокаивающе-простое предположение, Ян посмотрел в окно. За окном, ничем не удивив и не порадовав, наблюдался все тот же тоскливый, безрадостный пейзаж поздней осени, навевающий ассоциации о бесприютной, стылой жизни, о холодеющих пальцах и насморочном ознобе, о собаках, которых добрый хозяин в эту промозглость ни в жизнь не выгонит на улицу.
Депрессивное межсезонье, которое, как говорится, ни два ни полтора: яркая осень отшумела, отблистав рыжей гривой, малиновыми губами, багряными нарядами в рябиновых бусах, а дивная зима со снегами и морозами подзадержалась. Время, в которое русскому человеку по чести пристало бы сидеть у камина или печки и предаваться философским размышлениям о смысле жизни и бытия, в частности бытия российского народа, его вкладе в историю человечества и истинном пути развития, и о том, каково это – телепаться-то народу по тому самому пути, когда такая вот погода превалирует во всей его жизни.