– К твоим именинам, Анна, я планировал сюрприз – предпринять с тобою путешествие по странам Европы. Проехать поездом в Ниццу, потом в Париж, а по окончании путешествия остановиться на водах в Карловых Варах. Это было бы полезно для нас обоих. У тебя – головокружения, у меня, как ты знаешь, боли желчного пузыря. – Заметно посмурнев, он продолжил: – Но обстоятельства вынуждают меня остаться.
– Не надо было, право, так беспокоиться… – проговорила Анна Сергеевна, однако муж продолжил:
– Подумал я, подумал и решил, что вместо меня тебя сопроводит Николай.
Племянник Ивана Петровича побледнел и поспешил отказаться:
– Нет-нет! Я служу. Кто же меня отпустит?
– Дело решаемо. Ты знаешь, для меня невозможного нет, отказов не принимаю. В субботнем поезде для вас куплено два купе. – Самаров похлопал себя по карманам, достал коробочку и протянул жене: – В именины тебя не будет, поэтому преподношу подарок сейчас. Серьги сделаны на заказ, шпинели в них бирманские. Блистай! Ни у кого в Москве подобных не будет.
Анна Сергеевна приоткрыла коробочку. На бархатном ложе золотом блеснули сережки – две четырехлистые веточки, украшенные двумя шестиугольными шпинелями цвета розы.
Полюбовавшись драгоценностью, она подняла глаза и нерешительно проронила:
– Дарить подарки прежде времени – плохая примета.
Иван Петрович поцеловал ее в лоб:
– Оставь свои суеверия и положись на меня. Твой муж знает, что делает.
Москва, Арбат
Наше время
Ночью Кречетов слышал музыку. Мелодию старинного вальса играли на рояле, и кончики невидимых пальцев бегло касались клавиш.
В три он проснулся, но вальс не умолк. Теперь Кречетов слышал шарканье ног, как будто в соседней комнате или в коридоре третьего этажа кружились танцующие пары.
– Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три… раз… – Он встал с постели и пробормотал себе под нос: – Похоже на сумасшествие.
Сон пропал, как будто не бывало. Кречетов натянул брюки, рубашку и вышел в коридор. Музыка все звучала. Он прошелся по коридору третьего этажа, потом спустился на второй и заглянул в гостиную. Там было темно и пусто.
Кречетов подошел к роялю, поднял крышку и нажал на белую клавишу в центре. Войлочный молоточек тюкнул по струнам, и они заныли жалобную тягучую ноту, от которой срезонировал и задрожал черный корпус.
Но как только прозвучал этот стон, музыка смолкла.
Вернувшись в комнату, Кречетов сел на кровать и задумался. Отныне к его физической немощи прибавились слуховые галлюцинации. Это тревожило и усугубляло без того тяжелое душевное состояние.
Заснуть он так и не смог, но проворочался в постели дольше обычного. На пробежку вышел разбитый, и только выбежал со двора, услышал за спиной взволнованный окрик: