— Если Андре готова пойти на риск, то не вам за нее решать, — рассердилась я.
— Нет, мой долг защитить ее от нее же самой. Андре так щедра, что способна погубить себя ради любви.
— Бедная Андре! Все хотят обеспечить ей вечное спасение. А ей так хочется немножко побыть счастливой на этой земле!
— У Андре обостренное чувство греха, сильнее, чем у меня, — продолжал Паскаль. — Из-за невинной детской истории она до сих пор терзается раскаянием. Если наши отношения перестанут быть абсолютно чистыми, она себе этого не простит.
Я поняла, что проигрываю. Досада подхлестнула меня:
— Паскаль, послушайте. Я только что месяц провела с Андре. Она на пределе. Физически она слегка оправилась, но сейчас снова потеряет сон и аппетит и в конце концов сляжет. Она на пределе психологически. Вы представляете себе, в каком надо быть состоянии, чтобы рубануть себя топором?
В немногих словах, на одном дыхании, я обрисовала ему жизнь Андре в последние пять лет. Мучительная разлука с Бернаром, разочарование, постигшее ее, когда она узнала правду о том мире, в котором живет, непрерывная борьба с матерью за право поступать по-своему; все ее победы были отравлены угрызениями совести, и в малейшем собственном желании ей виделся грех. По мере того как я рассказывала, мне приоткрывались бездны, которые Андре от меня утаивала, я лишь смутно догадывалась о них по каким-то отдельным ее фразам. Мне стало страшно, и, казалось, Паскаль тоже должен был ужаснуться.
— Каждую ночь все эти пять лет Андре мечтала умереть. А позавчера она была в таком отчаянии, что сказала: «Бог против меня»!
Паскаль покачал головой, лицо его осталось спокойным.
— Я знаю Андре так же хорошо, как вы, и даже лучше, потому что могу следовать за ней туда, куда вам хода нет. С нее много спросилось. Но чего вы не знаете, так это что Бог посылает свои милости в той же мере, в какой и испытания. У Андре есть радости и утешения, о которых вы даже не подозреваете.
Я потерпела поражение. Я резко встала и, понурившись, зашагала прочь под лживым небом. Мне приходили на ум все новые и новые доводы, но и они точно так же ни к чему бы не привели. Странно! Мы с Паскалем сотни раз спорили о разных вещах, и всегда одному из нас удавалось переубедить другого. Сегодня на кону стояло нечто вполне реальное, и все аргументы разбивались об упрямую уверенность, жившую в каждом из нас. Назавтра и потом я долго гадала, какие мотивы двигали Паскалем на самом деле. Перед отцом он робел или перед Эммой? Верил ли он сам в эти истории про искушение и грех? Не отговорка ли это? Или он просто побоялся вот так сразу принять на себя ответственность взрослого человека? Он всегда со страхом смотрел в будущее. Ах, никаких проблем бы не было, не задумай мадам Галлар эту помолвку! Паскаль спокойно общался бы с Андре эти два года; он убедился бы в серьезности их романа, успел бы привыкнуть к мысли о том, чтобы стать мужчиной. Но меня все равно бесило его упрямство. Я злилась на мадам Галлар, на Паскаля и на себя — за то, что слишком многое в Андре от меня ускользало и я не могла помочь ей по-настоящему.