Уполномоченный милиции Онуприенко был оглушен гирей. Как внутренне ни готовился к этому невозмутимый здоровяк, все одно не удержался от легкого вскрика, и тут же подосадовал на себя: согласно роли, он должен упасть беззвучно, как человек, мигом потерявший сознание. Толстенная папаха выручила, смягчила удар, и все-таки почувствовал парень, как теплая струйка крови скользнула за ухом, покатилась. А он лежал недвижный, в меру напуганный, но, главное, довольнехонький, что задание выполнил, да к тому же не послушал некоторых советчиков. А советовали ему на полном серьезе надеть под шинель нечто вроде кольчуги. Совет в общем-то добрый. Но один притащил лист кровельного железа, другой — огромную крышку от кастрюли: на, мол, друг сердешный, прикрепи, и никакой удар ножа тогда не страшен.
Прижимая окровавленную голову к холодной, ночной траве, Онуприенко думал: «И правильно же, что отказался я. Бой что? Закончится, и война уся закончится, а смех надо мной по всей Кубани раздаваться будет — про то, как с кастрюлей на грудях стоял».
Он ощутил, как крапива обжигает ему руки, и обрадовался: сознание, значит, не угасает, кровь, видать, сочится не так уж и шибко…
И еще Онуприенко инстинктивно нащупывал под одеждой наган, готовясь в любой миг внести и свою долю свинца — ударить по налетчикам.
«Вот только бы ненароком своих не задеть!» — подумал уполномоченный милиции, вытягивая вперед правую руку.
Фонарь нервно плясал в руке прапорщика Скибы…
Во всех делах, подобных этому, прапорщик был правой рукой сотника Шипилова и, надо сказать, в проигрыше не оставался. Неграмотный, в настоящих боях участия не принимал, а вот оно — выбился «в люди»: погоны младшего офицера и, главное, тугой кошелек. Шипилов понимал, что делиться надо не только с высоким начальством, но и с тем, кто непосредственно возглавляет исполнителей. Даже сейчас сотник оставался где-то сзади, а Скиба крадучись, как рысь, боком продвигался по скрипучему коридору.
Он, этот опытный налетчик, чутьем угадывал неладное. И в правой руке его, почти на таком же уровне, что и фонарь, сизо поблескивал маузер.
Мартынов коротким ударом выбил из рук бандита оружие, в тот же миг звякнуло стекло, все погрузилось в темноту. Еще не прозвучал ни один выстрел, и только удары да стоны раздавались вокруг. Уверенность деникинцев в легком успехе разбилась вдребезги. Это вызвало панику и одно-единственное желание: поскорее унести ноги. Но и это было делом нелегким.
— Вперед! — прокричал Ласманис, преследуя бандитов.
Те вылетели из здания, сбивая с ног друг друга. Послышались испуганные возгласы: «Измена!.. Измена!..» В довершение ко всему на дороге, где, казалось, никого нет, в них полетела граната, не одного скосили осколки…