— Сильно его, говорят…
— Да кто говорит? — успокаивал Петро. — Ленка? Много она понимает! Увидела каплю крови и давай выть. Чего с них, с девчонок, взять…
Славка молчал, верил и не верил своему другу, был, по крайней мере, благодарен ему.
— Ребята, — выглянул из сарая Мартынов. — Идите сюда.
Он внимательно изучал каждую мелочь, осматривал инструменты деда, его столик.
— Могли здесь быть деньги? — Мартынов поднял глаза на мальчишек.
— Ну да! — сказал Петро и показал на выдвижной ящичек в столе. — Вот здесь.
Выдвинули ящик. Он был пуст. Если не считать нескольких гвоздиков и куска воска…
— Все ясно, — сказал Горелик. — Ограбление.
— Возможно, что… — Мартынов прищурил глаз. — Правда, денег тут лежало не так уж много.
— Да, конечно, грабитель принял его за какого-то калымщика. Представляю разочарование.
Мартынов покусал губы.
— Поедем в больницу, — решил он…
Но к деду их не пустили — ни взрослых, ни Славку. «Пока нельзя, — сказала врач. — Состояние больного крайне тяжелое».
16
Юрий Александрович Щербак жил на окраине города. Домик его, ладный и чистый, можно узнать сразу — по обилию зелени и цветов. Две страсти были у Юрия Александровича: книги и цветы. Невысокий и худощавый, временами задавленный тяжелым чахоточным кашлем, Щербак все дни проводил возле цветочных клумб, вынянчивая каждый росток.
К нему-то с утра и направился Мартынов.
Окраинные улицы и проулки дольше, чем центр города, хранили росистую свежесть. Людей меньше, тишина, за оградами позвякивают цепи, — тут собаки почти в каждом дворе.
Мартынов остановился, открыл калитку, вошел. Встретил его сам хозяин, одетый в старую парусиновую куртку. В руках он держал лейку, из дырочек еще капала вода. Поставив лейку на землю и близоруко сощурившись, Щербак смотрел на вошедшего. Узнал. Улыбнулся и пригладил руками сильно поредевшие волосы:
— Мое почтение, заходите!
И думал в это время: «Ого! Сама ЧК, неспроста это…»
Мартынов тряс руку хозяина, вглядывался в его лицо: «Стареет, сдает понемногу, что ж, годы…»
Сперва надо походить по саду, посмотреть цветы — без этого разговор начинать нельзя: хозяин обидится. К тому же Мартынов и сам любил природу — лес, цветы. Согнувшись над клумбой, он как бы разговаривал с каждой травинкой, уже не думая о том, чтобы потрафить хозяину: просто приятно. И Щербак это понял, оценил. Но дело есть дело, и он первый напомнил:
— Ну-с, Петрович, чем могу служить?
Мартынов распрямился, взглянул в глаза собеседника. Он уважал Щербака, ценил его честность и неподкупность. Среди сыщиков старой охранки таких людей было немного.