И все-таки Мартынов не боялся надвигающейся грозы, а, наоборот, вовсю желал, чтобы скорее, как только можно, прогрохотала она. Промокнет до ниточки? Эка невидаль. Зато уж потом станет воздух, как парное молоко, и не посмеет зима задержаться за вешним порогом и напомнить о себе даже случайным утренним заморозком.
Справа, за тусклым изогнутым лезвием Кубани, показался хуторок — место знакомое: разве позабудешь, как еще недавно рубились здесь буденновцы с одной из офицерских частей из так называемой Добровольческой армии Деникина. Здесь тогда полегло много конников той и другой сторон, но больше все же офицерья.
Поблизости, помнил Мартынов, висел над рекою мост. Узкий мост, хлипкий, с разболтанным настилом. Где же он? Ни следа. Лишь на другой стороне Кубани обгоревшие, языкато зачерненные доски уткнулись в сырой песок. Мартынов огляделся и увидел метрах в двухстах от себя, на берегу, сутулого деда в картузе, надвинутом на самые брови. Подошел к нему и сказал как бы между прочим:
— Тут мосток должен быть у вас…
Дед ответил, не поворачивая головы:
— Був такый, та нэма. — Голос у него хитроватый и по-стариковски дребезжащий, словно пересыпанный смешком и подковырками.
Но и без всяких разъяснений загадок здесь не было. Спалили мост. Судя по всему, недавно спалили… Дед отошел в сторонку, к лодке, и сапогом постучал по ее носу, высунутому из воды. «Фу ты, ну ты, так это же перевозчик!» — обрадовался Терентий Петрович. Так оно и было. Столковались они в два счета. Горсточка махорки — вот вся мзда: с куревом нынче не шибко.
Мартынов сидел за спиной деда и глядел на его морщинистый затылок. После каждого взмаха весел затылок розовел, а сам дед лишь кивком головы или поворотом в сторону отвечал на вопросы «да» и «нет». И только после вторичного упорного вопроса — не шляются ли на хуторе посторонние, прибавил к повороту головы скупое: «Давно уж никого».
И все-таки, оглядываясь на близкий уже берег и щуря глаза, Терентий Петрович незаметно для деда полез за пазуху и ощутил в ладони ребристую рукоять. Металлически застрекотал повернутый барабан револьвера — мягкий звук вполне уживался с плеском воды. Но едва различимый, он — этот стрекот — действовал успокаивающе.
Старик, поскрипев уключинами, снял весла почти в то же время, когда после сильного взмаха ими лодка мягко врезалась в песок. «Ловко», — подумал Мартынов. А дед уже глядел вдаль — на подслеповатое, размазанное тучами солнце. Оно клонилось к пологому кургану, готовясь пролиться за его хребтину и уж там отдохнуть за день.
Поворачиваясь лицом к Мартынову, спросил: