— Никаких происшествий, господин полковник. Двигались по графику. Устроились на ночлег неплохо. Больных и отставших нет.
Офицер выжидательно глядел на Мартынова, и у того снова появилось сомнение: «Может, и правда следовало скрутить подпоручика и доставить сюда, как изменника? Или хоть сейчас рассказать обо всем?.. Доложить, видимо, придется, но не сейчас, — прикидывал Мартынов. — Человеку, которого я изображаю, моему второму «я», нужно малость поколебаться. Насильно оставленный, он сперва живет одним желанием — вырваться, ну а затем втягивается, начинает проникаться интересами окружающих… В этом истина!»
И через день он действительно «донес» на Голышева.
Сидел он тогда и переписывал ведомость на распределение оружия. В шалаш стремительно вошел полковник:
— Привыкаете? Как настроение?
Мартынов, как положено, встал и начал застегивать ворот гимнастерки.
Он это делал нарочито медленно, чтобы Айвазян мог увидеть на нем цепочку от нательного крестика.
— Настроение, Георгий Саркисович, весьма неопределенное, — играя в чистосердечность, произнес Мартынов. — Впрочем, оно лучше, чем у некоторых других.
Последняя фраза была произнесена многозначительно.
— Кого вы имеете в виду? — последовал строгий вопрос.
Мартынов молчал.
— Подпоручика Голышева?
— Его.
— Ну-ну! — полковник сердитыми шагами вышел из шалаша.
Сердился он на самого себя. «Ничего не могу поделать, — ударил он себя по ляжкам, — нравится мне этот человек и все!» В этот же день Мартынову был возвращен его револьвер, правда, не заряженный.
Тем не менее к вечеру, когда Терентий Петрович, задумавшись, стоял у акации и спокойно глядел в небо, Айвазян вырос за его плечами и резко спросил:
— Вы служили на флоте? Почему скрыли?
Мартынов повернулся к полковнику и, вытянувшись, доложил:
— На флоте я никогда не служил, — он лихорадочно соображал, — что это? Опознали? Или предположение?.. Наконец догадался и чуть улыбнулся, показывая на тыльную сторону левой ладони. — Вы о якоре? Такая памятка есть у любого херсонского мальчишки.
— Что-то не очень она у вас побледнела, — заметил полковник, отходя в сторону. От его взгляда не укрылось, что губы Мартынова слегка подрагивают.
Позже, когда полковник Красильников спрашивал: «Ну, как у нас с этими приблудными, их ведь уже добрый десяток?» — Айвазян только пожимал плечами. И хмурился.
— Не сердитесь, Георгий Саркисович, — успокоил его Красильников, — великолепно понимаю, в таких условиях контрразведчикам нелегко. Будем уповать на всевышнего и на везение.
Айвазян проводил глазами статную фигуру своего непосредственного начальника и не без основания подумал, что случись что-нибудь чрезвычайное — и полковник Красильников не только останется в стороне, но и мигом переменит свой тон. Ничего не сохранится от его добродушия, будет раскатистый бас, удары кулаком по столу и угрозы, одна страшнее другой. За два года совместной службы Айвазян успел изучить его — таких людей обычно называют хамелеонами.