— Что же станется с моими детьми? Куда я пойду зимой? — в ужасе спрашивает Минаржик.
— Ха-ха-ха! Ваши дети! Может быть, вы притащите ко мне своих пачкунов, чтобы они здесь ревели и канючили? Такие вещи на меня не действуют! — грубо орет Локет.
Вдова Минаржик внезапно выпрямляется.
— Нет, детей своих я сюда не приведу. Знаю, что вас этим не проймешь. Но я приведу кое-кого другого. Его слово подействует на вас, наверняка подействует, господин управляющий.
— Анчу приведете? — выпаливает управляющий с радостью, которую не может скрыть. Он даже смущается и продолжает сдержанно. — Вы должны были сделать это сразу, вам надо было выполнить мое распоряжение. Теперь уже почти поздно. Но если Анча тоже меня попросит, пожалуй, я соглашусь.
— Вот как, значит, Анчу? Да я тут же догадалась, откуда ветер дует. Нет, нет, дорогой пан. Она в Кладно и останется там. С вами поговорит кое-кто другой, — отвечает вдова.
— Что ты там болтаешь, баба? Спятила, что ли? Уж не об адвокате ли думаешь? Кто это со мной будет говорить? — вскидывается управляющий.
— Кто? Наш профессиональный союз и уполномоченные! Вы забыли, что мы уже не в старой Австрии. Я и сама сейчас чуть не позабыла. Чуть было опять не упала на колени перед «милостивым господином», чтобы умолять его и целовать руки. Видно, долго еще это рабство будет в нас сидеть, но все-таки мы от него избавимся. Профсоюз нас научит, — решительно произносит Минаржик, глядя на управляющего.
Опершись о стол, Локет стоит, как громом пораженный. Лицо его от ярости стало багровым. Он ловит воздух, попусту открывая и закрывая рот.
— Ну, ну, вы только не околейте, — смеется Минаржик. — Ишь, как вас затрясло от этого профсоюза. Да, для таких господ, как вы, профсоюз — что лихорадка. Правда, много времени прошло, пока мы это поняли. Но теперь уж дудки. Теперь уж вы не будете на нас ездить, как на скотине. И с нашими детьми тоже не будете так обращаться. А на мою Анчу вы зря заритесь. Нет, нет, не качайте головой, я вас знаю, вижу насквозь. Подчиняться вам я не буду и с работы не уйду. С квартиры тоже не съеду. Вот и все. А к вам я пришлю уполномоченного. — Минаржик поворачивается к двери и, гордо выпрямившись, уходит.
Только после ухода вдовы управляющий отдышался.
— Проклятая большевистская сволочь! Пора сбить с них спесь! До чего же довела нас эта республика? Она, видите ли, приведет уполномоченного профессионального союза! Я тебе покажу профсоюз и уполномоченного! Вышибу в дверь, даже разговаривать с ним не стану. Может, все-таки поговорить? Нет, не буду. А то еще разволнуешься, здоровье себе испортишь. Ведь так и кондрашка может хватить, ничего тут нет удивительного. Проклятая сволочь, я вам задам! Ни за что не буду разговаривать с уполномоченным, — снова и снова убеждает себя управляющий. Утонув в одном из кресел, он продолжает сыпать проклятьями и глушит злобу стаканами коньяку…