— Восемь тысяч триста пятьдесят два голоса, а его противник национальный социалист Лаубе — только девятьсот девяносто восемь. По желанию императорского двора ни аграрии, ни другие партии не выставили своих кандидатов. Все они хотели тогда разбить наши позиции в округах Сланы и Кладно. Не удалось им это. Зубы себе сломали, — с гордостью вспоминает Тонда.
— Помнишь, Тоничек, как доктор Соукуп, победив на выборах 2 апреля 1913 года, обнимал тебя в Рабочем доме? Как он благодарил нас и обещал, что до самой смерти не забудет этого кладненцам, что никогда не предаст красное знамя революции. Я верю доктору Соукупу, товарищи. Больно мне становится, когда я где-нибудь слышу что-либо против него или читаю в «Свободе» обидные для него намеки. Ты тоже иногда поддеваешь его, Тоничек. Это вам не надо бы делать. Тусар, Мейснер, Бехине — те совсем другое. Они не наши люди. Они никогда не сближались с рабочими. Всегда были ближе к буржуазии, чем к рабочим. Я знаю, что они оппортунисты. Но доктор Соукуп — совсем другое. Его не трогайте, товарищи. За ним идут все шахтеры. Он уже был наш, когда впервые в 1897 году, сам еще молодой парень, выступал в кладненском Доме соколов. В то время нас травила буржуазия в связи с декларацией о государственно-правовом вопросе в венском имперском совете. Нашим депутатом был покойный Пепик Стейнер. Буржуи и тогда грозили, что, мол, Стейнер не имеет права ехать в Кладно и не будет выступать в Доме соколов. Как теперь они травят большевиков, так в то время травили социал-демократов. Но Стейнер пришел в Дом соколов и выступил.
— Твой отец, старый Будечский и доктор Соукуп тоже выступали там. Доктор был еще молодым студентом. Уже тогда он мне нравился. Он наш и не изменит нам. Надо было вам видеть, как радовались на шахтах после выборов в сенат, когда был избран доктор Соукуп. Я верю ему так же, как верю в свою партию и социализм, — воспламеняется жегровицкий Клейн.
— Клейн прав, товарищи, — поддерживает его Лойза Саска. — На шахтах говорят, будто вы хотите расколоть партию. Хотите перестать быть социал-демократами и стать только коммунистами. Я бы вас предостерег от этого, товарищи. Вы знаете, что я тоже левый, я не согласен с коалиционной политикой. Но для меня священно единство партии, той партии, товарищи, которую мы строили десятилетиями.
— А кто говорит о расколе партии, Лойза? — спрашивает Тонда.
— Ну, вот был у нас в последний раз Карел Киндл, — отвечает Лойза.
— И Карел говорил у вас на собрании о расколе партии? — удивляется Тонда.
— Нет, — отвечает Лойза, — только после собрания, когда мы вместе сидели за столом, он говорил, что опасается, как бы дело не дошло до этого. Он говорил, что Муна и некоторые чешские большевики, прибывшие из России, хотели, чтобы все левые вышли из нашей партии и основали самостоятельную коммунистическую партию. Они и впредь, говорит, будут этого добиваться.