Некоторые не могли устоять, и такие связи вели к кратким, бурным романам. Если все складывалось удачно, роман полыхал несколько месяцев – и гас. А если нет… Ну, тогда беременность, развод, а то и вовсе какая-нибудь нелепость, вроде венерического заболевания. Опасная это штука – увлечение.
Я испытала такое несколько раз, но мне хватило ума не поддаваться. И с течением времени, как это часто бывает, тяга ослабевала, мужчина терял сияющую ауру и занимал надлежащее место в моей жизни, не причинив боли ни себе, ни мне, ни Фрэнку.
И вот теперь я была вынуждена пойти на это против своей воли. И одному только Господу известно, во что это выльется, в какие боли и тревоги. Но назад дороги нет.
Он лежал спокойно, перевернувшись. Солнце золотило его рыжую гриву и высвечивало маленькие мягкие волоски на спине, рыжий пушок на ягодицах и бедрах, проникало к мягким каштановым завиткам, которые виднелись между бедер.
Я залюбовалась длинными ногами, плавной линией мышц на бедрах и икрах, красивыми стопами. Подошвы ног выглядели мягкими и розовыми, слегка мозолистыми от частых прогулок босиком.
У меня прямо-таки руки чесались от желания дотронуться до его маленького аккуратного уха, погладить линию челюсти. Дело сделано, теперь можно не сдерживать себя. Что бы я себе ни позволила по этой части, хуже не будет ни мне, ни ему. Я потянулась и легонько дотронулась до него.
Он спал очень чутко. Внезапно, заставив меня подпрыгнуть на месте, он перевернулся и привстал на локтях, готовый вскочить. Но, увидев меня, сразу опомнился и рассмеялся.
– Мадам, вы застали меня врасплох!
Он отвесил короткий поклон – весьма изящный для человека, растянувшегося во весь рост на ложе из папоротников и не прикрытого ничем, кроме дюжины солнечных пятен. Улыбка по-прежнему сияла на его лице, но выражение изменилось, едва он взглянул на меня, совершенно нагую среди папоротников. Голос внезапно стал хриплым.
– Мадам, я весь в вашей власти…
– Вот как? – очень тихо спросила я.
Он не шевельнулся, когда я протянула руку и провела ею вниз по щеке, потом по шее, по освещенному солнцем плечу – и ниже… Он не двигался, но закрыл глаза.
– Милостивый Боже, – проговорил он. И шумно втянул в себя воздух.
– Не тревожься, – сказала я. – Не обязательно это должно быть… грубо.
– Слава Господу за милосердие.
– Лежи тихо.
Его пальцы врезались в мягкую черную землю, но он повиновался.
– Пожалуйста, – произнес он чуть позже, и я, взглянув на него, увидела, что глаза у него открыты.
– Нет, – ответила я, наслаждаясь своей властью.
Он снова смежил веки.