У меня поменялся масштаб восприятия вещей. Человек, убитый из мушкета, был так же мертв, как и тот, которого разнесло снарядом мортиры. Разница состояла лишь в том, что снаряд убивал не одного конкретного человека, а сразу многих, в то время как из мушкета стрелял определенный человек, который мог видеть глаза того, в кого он целится. Это было убийство, а не война. Сколько людей принимает участие в войне? Достаточно для того, чтобы они не видели друг друга близко. Но ведь и здесь определенно шла война – или по крайней мере шло противостояние – для Дугала, Джейми, Руперта, Неда. Даже маленький Мурта с его крысиным лицом имел основания быть жестоким независимо от природных наклонностей.
Что же это за основания? Один король предпочтительнее другого? Ганноверы или Стюарты? Для меня это были просто имена в таблице учебника. Что они значили по сравнению с таким немыслимым злом, как гитлеровский рейх? Для тех, кто жил при этих королях, разница, наверное, казалась существенной, но мне она казалась глупой, незначительной. Однако может ли право выбирать свой путь считаться незначительным в любое время? Разве борьба за выбор собственной судьбы менее значительна, нежели необходимость остановить большое зло?.. Я обеспокоенно заметалась и осторожно потерла ноющие ягодицы. Глянула на Джейми, свернувшегося клубком возле двери. Он дышал ровно, но неглубоко; возможно, тоже не мог уснуть. Я надеялась, что это так.
Вначале я воспринимала все это злоключение как мелодраму; подобные вещи просто не случаются в реальной жизни. Я испытала немало потрясений с тех пор, как прошла сквозь камни на холме, но худшее из них произошло вчера днем.
Джек Рэндолл, так похожий и так ужасающе непохожий на Фрэнка. Его прикосновения к моей груди внезапно свели воедино мою прежнюю жизнь и нынешнюю, свели разделенные реальности, словно удар молнии. И тут появился Джейми – его лицо, искаженное страхом, в окне комнаты Рэндолла, а потом это же лицо, искаженное гневом, когда мы кричали друг на друга на обочине, потом – полное боли после моих слов.
Джейми. Джейми реален, это точно, реален как ничто другое для меня, даже более реален, чем Фрэнк и моя жизнь в 1945 году. Джейми, нежный любовник и вероломный негодяй.
Возможно, в этом и заключалась проблема. Джейми завладел моими чувствами настолько, что все прочее казалось почти несущественным. Но я больше не могла пренебрегать этим прочим. Мое безрассудство едва не погубило Джейми и теперь схватило меня за горло при мысли о том, что я могла его потерять. Я села в постели, желая разбудить его и сказать, чтобы он пришел ко мне на кровать. Но едва я всем весом опустилась на результаты его трудов, как тотчас изменила свое решение и сердито перевернулась снова на живот.