Дикарь остановился, и на его лице промелькнуло подобие улыбки. Он наклонил голову, словно вслушиваясь, и снова сделал жест рукой, который я понял абсолютно точно: «говори».
— Что тебе сказать, дубина ты стоеросовая, кинг-конг недоделанный, вонючка неандертальская?
На лице дикаря отразилось восхищение, так ребенок смотрит на дорогую игрушку.
— Ха, — взревел он, запрокидывая голову, и снова сородичи поддержали его громким хором голосов.
Дикарь ткнул мальчишку своей лапой и снова произнес слово из двух букв:
— Да.
Парнишка просочился сквозь толпу и через минуту появился с коричневой человеческой рукой, в которой я узнал руку Маа. Вождь выхватил ее из рук парнишки и впился в нее зубами. Если бы в желудке что-нибудь было, я бы блеванул, но ограничился мучительными позывами к рвоте. Дикарь оторвал кусок мышц с полупрожаренной руки и протянул мне, оскалившись сточенными зубами. Меня затошнило сильнее, и я упал, снова стукнувшись головой о землю.
Дикари вдруг потеряли ко мне интерес и начали расходиться. Снова приподнявшись, я увидел, как они усаживаются кругом возле двух костров, с которых доносился запах жареного мяса. Возле меня остался один парнишка, тот самый, что принес руку Маа. Я осторожно пощупал затылок, морщась от боли. Корка крови со слипшимися волосами подтвердила, что рана была серьезная, но не смертельная.
— Принеси мне воды, — попросил я парнишку, показывая жестами, что хочу пить.
Но тот и глазом не повел, рассматривая меня как диковинную зверушку. На звуки голоса он реагировал не так как вождь, любопытство было, но восхищением и не пахло. Через полчаса я смог нормально размять руки и ноги и встал, чтобы оглядеться.
Мы находились около реки, у самого берега. Течение было медленным, неторопливым, даже казалось, что вода стоит. Увидев медленно плывущую по воде ветку, я понял, что мы уходили от моря. Сзади, в километрах двадцати пяти, виднелась горная гряда, возле которой произошла встреча с Кангами. Получается, что меня пронесли все это расстояние, пока я был без сознания. Неудивительно, что только сейчас руки и ноги обрели чувствительность, хотя глубокие странгуляционные борозды синюшного цвета, вызывали у меня ужас. Если мне повезет обойтись без гангрены, можно считать, что я родился в рубашке.
«Родился в рубашке, чтобы быть съеденным племенем людоедов», — съязвил внутренний голос.
«Да пошел ты в жопу», — отмахнулся я от него.
Тоже мне советчик — прошептал пару раз, что ходить на охоту опасно, но не возражал, когда мы пошли преследовать раненую антилопу. Прояви он свою бдительность и остроумие тогда, не сидеть бы мне сейчас среди людоедов. Даже поглощенные едой, они периодически оглядывались в мою сторону, проверяя, на месте ли их завтрашний обед.