«Туда». — Ему пришлось повернуть голову так, как хотелось дяде. Все же он немного не докрутил — очень уж не хотелось смотреть в ту сторону. Но дядя заставил.
Здание-паук выглядело словно космическая станция, на которой истреблено все живое. Когда Малютка смотрел фантастический фильм и по ходу действия кто-нибудь собирался войти туда, где затаилась смерть, хотелось закричать, предупреждая об опасности. Иногда он так и делал. Ни разу не помогло.
«Дом Проклятых, — снизошел до него дядя Эдгар. — Так это называли там, где я… жил раньше. Дьявол, никогда бы не подумал… А еще — Дом Тысячи Дверей. На самом деле их гораздо больше. И гораздо меньше».
«Как это?» — не понял Малютка.
«Ну, войти-то ты сможешь только в одну… Хватит болтать. Пошли, пора выбрать что-нибудь… м-м-м… повеселее».
И Малютка обреченно поплелся веселиться.
* * *
Он все еще был напуган, но не настолько, чтобы не заметить, что вошел в Дом Тысячи Дверей через другой туннель. Ноги несли его сами собой — чем дальше, тем быстрее. Оставшийся снаружи «недорисованный» мир ему категорически не понравился; с другой стороны, он совсем не был уверен, что ему понравится там, где станет весело дяде Эдгару. Интуиция подсказывала обратное. Малютка уже понял, что дядины пути темны и неисповедимы; тот вдруг сделался кем-то вроде страшных безликих типов («педофилов»), относительно которых предупреждали родители и воспитатели, когда долбили: не садись в машину к незнакомцам, не бери ничего у чужих, не ходи туда, куда тебя позовут. Если вдуматься, сейчас он именно это и делал, однако не обнаруживал в себе даже мизерной возможности выбрать что-нибудь другое.
До него вдруг дошло, что все случившееся в супермаркете, возможно, было иллюзией, чем-то вроде магического наваждения или компьютерной игры, запущенной дядей для того, чтобы выбить землю у него из-под ног, заставить его покинуть привычный мир, в котором ему были обеспечены спокойствие, еда и безопасность. Выходит, дядя теперь готов специально рисковать его жизнью? И своей, значит, тоже? Но ради чего?!
Для Эдди это стало потрясением. Он впервые почувствовал себя («оттраханным», — издевательски шепнул дядя и тихо захихикал) обманутым по-крупному. Прежние разочарования вроде липового Санта-Клауса казались сущими пустяками. Введенный Эдгаром в заблуждение, он сам сбежал от всего, что любил, и от всех, кто любил его. Дядя поступил коварно и гнусно. Это было похуже, чем похищение невинного младенца. Это было насилие, идущее изнутри. Использование под видом «помощи» и «спасения».
Думая об этом, Эдди испытывал что-то вроде ненависти. Дядя, конечно, узнал об этом. И снова тихо засмеялся. Про себя. Будто достиг своей, непонятной Малютке, цели.