Он терпел, внутренне вздрагивая, что мешало ему вникнуть в и без того сложную суть дядиной речи. Возможно, Эдгар специально напустил туману, но Хард — и ворон — слушали очень внимательно. Хард даже перестал двигать рукой. Штуковина, зажатая в его кулаке, обмякла и оплыла.
Если Малютку не обманули изредка попадавшиеся знакомые слова, то весьма приблизительно сказанное Эдгаром сводилось к следующему. Сам дядя переселяться не умеет. С ним это сделали плохие люди, он их об этом не просил («Сам посуди, разве я выбрал бы для себя такое убожество?»). Но есть те, кто умеет («Меняла из Акко, проклятие на его голову и яйца!»). Все что угодно. Переселить. Вселить. Отселить. Выкинуть старого жильца («старого друга») на помойку. Дядя знает парочку таких. Если Хард не против, он может проводить и замолвить словечко. Конечно, Харду придется охранять его, пока… Ну, в общем, пока они не доберутся до места.
— Годится, — сказал Хард, когда Эдгар закончил.
— Фамке, успокойся, — прошелестел уверенный голос. — Зато не придется жаловаться на слепую судьбу.
Шутка была встречена дружным смехом. В ту же секунду лампочка зажглась снова. Довольно дешевый эффект, но Анна находилась в таком положении, когда само существование воспринимается как издевка.
Четверо Джокеров смотрели на нее. На столе уже была выложена целая мозаика из карт, открытых и перевернутых. Для Анны прошло всего несколько мгновений темноты (правда, мучительно долгих), но для игроков явно минуло гораздо больше времени. Прямо перед ней, отдельно от других, лежала карта мужчины-мальчика.
— Узнаешь? — спросил Голубой Джокер.
Анна не знала ни того, ни другого, зато Фамке… О, у Фамке нашлось что сказать и вспомнить по этому поводу. Беззвучно, про себя. От одних лишь обрывков ее воспоминаний Анну затошнило.
«Надеюсь, милочка, ты не собираешься здесь блевать? — проворковала старуха в их общей внутренней тишине. — Не вздумай, а то я заставлю тебя все сожрать. Прямо с пола. — Потом добавила еще ласковее: — Нельзя показывать им свою слабость. Иначе отправишься в снос».
Отчетливый образ кучки пепла возник у Анны в сознании, причем пепел этот не имел никакого отношения к крематорию.
— Он еще жив? — спросила между тем Фамке вслух, изображая тоном удивление и демонстрируя способность говорить об одном, думать о другом и попутно еще выяснять отношения со своим вторым «я».
— Как видишь. Хе-хе, если это можно назвать жизнью.
— Неудачное подселение, — изрек Черный Джокер.
— Интересно, кто же это его так? — подыграл Красный.
— Должно быть, он кому-то сильно наплевал за воротник, — поучаствовал в беседе Белый.