Пока эти вопросы не решены, красота остается неуловимой. Но князь сказал больше: она — загадка. Впрочем, это, пожалуй, свойственно всякому загадочному слову: оставаться загадкой, даже когда все, что его окружает, прояснено. В одном из «гесперий- ских»>49 гимнов Гёльдерлина, «Рейне», в начале четвертой строфы говорится:
Загадка, то, что чистым истекло>50.
Как же справиться нам не только с загадкой красоты, но с этой загадкой в загадке, которую предлагает Идиот: «Красота спасет мир»? Может быть, наше положение, после того как уже состоялся, по словам Владимира Вениаминовича Бибихина, апокалипсис, парадоксальным образом благоприятно для нас тем, что мы не можем отвлечься от него никакой надеждой>51. А каково наше положение?
Наше положение — нигилизм. Нигилизм, который во времена Ницше и Достоевского был только у наших ворот, — и вот он водворился повсюду во внешне наиболее безобидной форме — в форме мирового единообразия. Термин «глобализация»>52, который во Франции означает завершающийся процесс рационализации планетарной экономики, сам этот термин уже должен заставить нас прислушаться. Ибо «глобализация» на самом деле есть явление чистого и простого исчезновения мира за тотальностью реального (небезынтересно отметить, что два этих слова, тотальный и реальный, появились почти в одно и то же время, в конце XIV века). Повторим, Хайдеггер дает самое тонкое описание нигилизма, представляя его как эпоху истории, когда бытие полностью уступает место сущему>53.
В эпоху законченного нигилизма человек полностью востребован тотальной мобилизацией реального. Такова ситуация мирового затмения, в которой мы живем: ситуация, когда «мир» не означает более для нас совокупность местностей, частью которых мы, люди, всегда являемся, — но местом реального, где человек, изменяя своей человечности, стремится занять полностью все место.
Эта эпоха — ночное время. Когда Гёльдерлин объявляет, в чем состоит наша народность (во втором письме к Бёлендорфу, 2 декабря 1802 года), он называет ее, как мы уже сказали, трезвостью ума. В немецком языке слово Nüchternheit звучит прямым эхом латинского nocturnus>54. Трезвость ума — правило жизни, когда на дворе ночь. Все поэты этого времени (говоря «поэты», я имею в виду всех людей искусства) засвидетельствовали его ночную природу. Тот, кто, может быть, наиболее мужественно познал это на опыте, Рене Шар, завершает сборник «Листки Гип- носа» (1943–1944)), посвященный его другу Альберу Камю, таким афоризмом:
В нашей тьме нет некоего места для Красоты.
Всё место — для Красоты.