? Вот в этом уже нет никакой необходимости. Мы можем здесь, на свой страх и риск, покинуть традиционный язык философии — тот язык, где всеобщее понимается логически, — и, может быть, попытаться сказать: при соприкосновении с прекрасным человеческое существо является целиком само собой.
Вот мы и подошли к тому, о чем говорит заглавие этого доклада. Это фраза, произнесенная в пятой главе третьей книги великого романа Достоевского «Идиот». Прежде чем идти дальше, напомню, что Николай Гоголь (перед которым Достоевский в течение всей своей жизни преклонялся, как и перед Пушкиным) назвал «поэмой» свой роман «Мертвые души». Всякий великий роман есть нечто иное, чем то, что мы как бы походя называем «романом». (Может быть, пора нам, говорящим на романских языках, задуматься всерьез о том, что является в полном смысле слова романом). Итак, эту фразу произносит один из персонажей, обращаясь к князю Льву Николаевичу Мышкину:
Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет «красота»?
Князь и есть тот самый идиот, от которого роман получает свое название. 'Ιδιώτης на греческом означает человека, не принадлежащего к коллективу — этническому или социальному. Не будем, однако, забегать вперед и говорить, что этот человек и есть человек всеобщий (хотя бы потому, что, говоря так, мы поневоле переходим на путь абстракции). Его прозвище, даже еще и для нас, должно оставаться прежним: идиот. Итак, князь в начале романа (гл. VII первой книги), когда его подвергают чему-то вроде допроса, чтобы допустить в хорошее общество, говоря с генералом Иваном Федоровичем Епанчиным, заявляет:
Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота — загадка.
Мне хотелось бы, говорю совершенно серьезно, чтобы вы не считали, что я зашел дальше того, где находится этот идиот. Однако Кант, несомненно, находится дальше — уже потому, что его исследование прекрасного включено в состав «Критики способности суждения». Слово «судить», стоящее в русском оригинале, имеет в точности то же значение, что и греческое, и кантовское κρίνειν>48.
Мои слова не содержат никакой иронии: чтобы вы понимали сказанное без всякой двусмысленности, еще раз повторю: философское размышление Канта — одно из самых впечатляющих свидетельств того, что может сделать метафизика в определении прекрасного. Однако это размышление остается в корне недостаточным — потому что оно не может уяснить взаимного отношения между мыслью и суждением. Кант хорошо пишет, что «мыслить — это судить». Но суждение (Urteil) как таковое, то есть буквально раз-деление (Ur-teil), каков его статус — что оно разделяет, исходя из какой дифференциации?