В приятной полудреме Сисели оглядывала кабинет. Обоям, наверное, лет тридцать — синие и бурые хризантемы на поблекшем, неопределенного цвета фоне. Она мысленно поменяла их на кремовые и размышляла, какие повесить шторы — зеленые или бордовые, — когда Грант открыл глаза и спросил:
— Хочешь поговорить?
— Нет, — ответила Сисели.
Он слегка потянулся и сел.
— Полагаю, придется.
Она покачала головой. Грант встал, отодвинул чайный столик, присел на подлокотник кресла и посмотрел на нее.
— Нам необходимо поговорить, Сис. Лучше сразу все расставить по местам. Эта чушь с твоим уходом и желанием развестись — ты так ничего и не объяснила. Может, все-таки разберемся, что к чему?
Жуткое и гнетущее отвращение, накопившееся за последние месяцы, охватило Сисели, вызывая почти физическую боль. Когда она думала, что Гранта арестуют, Марк убьет ее, а повесят за это Гранта, какое ей было дело до того, что она воздвигла между ними стену? Все произошло словно в ином мире и в другой жизни и больше не имело значения.
В голосе Гранта зазвучала решимость:
— Боюсь, что придется разбираться. Хочется выяснить, с чего начался разлад. Все было прекрасно, и вдруг ты ушла, ясно дав мне понять, что я женился на тебе из-за денег и ты меня раскусила. Теперь, если отбросить эмоции, я хочу знать, с чего ты вбила все это себе в голову.
Сисели тоже села. Огонь в камине почти догорел, засветились горящие угольки.
— Нельзя вот так сидеть и заявлять, будто ты ничего не знаешь! — выпалила она.
— Я вот сижу и действительно ничего не знаю. Что же произошло?
— Грант, ты же сам отдал мне письмо!
— Какое письмо?
— От твоей двоюродной сестры, с которой вы вместе росли, Филлис Шоу. Ты сказал: «Вот письмо от Фил. Если получится, они будут дома к Рождеству. Фил славная, надеюсь, она тебе понравится». Потом ты открыл верхний правый ящик, порылся в нем, достал письмо и вручил его мне. А вскоре уехал на целый день.
Грант кивнул:
— Да, я собирался встретиться с Джеймсом Рони, а когда вернулся, тебя уже не было. Я увидел записку, где сообщалось, что возвращаться ты не намерена. После этого ты отказывалась меня видеть, не отвечала на письма и вообще вела себя странно.
Сисели сверкнула глазами:
— Я и чувствовала себя странно.
— Я заметил. Может, все-таки объяснишь, в чем же дело?
— А ты не помнишь, что было в том письме? — В голосе Сисели послышалось негодование.
— Не помню ничего такого, что могло бы подвигнуть тебя на сумасбродство.
— Короткая же у тебя память!
Грант сидел, поставив одну ногу на пол, а другой покачивая. Немного резче он ответил: