А рука у матушки тяжела была.
Даром, кузнецова дочка.
Эх…
Килишка огладил усы, ровные и будто расчесаные. Волосы вот стрижены, чисты. Рубаха белая с вышивкою на груди, небось, такие люди по праздничным дням одевают, а не в корчму.
Пояс богатый.
Сапоги юфтевые, да с отворотами.
От дива такого Антошка рот и приоткрыл, чем нагло воспользовалась особо жирная муха. Ну, ее-то Антошка, пожалуй, выплюнул, но в намерении своем укрепился. А потому сложил листочки, чернильницу убрал да и пересел за стол, благо, люди сами подвинулись. Кто-то от доброты душевное подвинул кружку с кваском. Рука же сама лепешку цапнула. Вчерашние, небось… те, что снизу, точно вчерашние, наново пережаренные.
— А чего он? — громким шепотом поинтересовался Антошка у Стасика, хлопчика тихого, застенчивого даже, даром, что в батьку статью пошедшего. Этакому, способному быка одним ударом приголубить, и застенчивость простят.
— Про ведьму баит, — прогудел Стасик. — Всамделишную.
— Да ну?!
Про ведьму рассказывал жрец Осляпий еще в школе, правда, с тех рассказов Антошка только и запомнил, что ведьмы — бабы зловредные, пакостливые и притом весьма до молодецкого тела охочие. Тогда-то, по малости лет, он не больно-то понимал, об чем речь идет.
А теперь вдруг понял.
— Ага, — Стасик поглядел на Антошку с жалостью, потому как и батька, полагал его человеком бедовым в силу странное никчемушности. — Третьего дня туточки гуляла, по ярмороке. И Гришанька ей помог, а она ему монетку зачарованную дала.
— Он с того свататься пошел, к Переславе, — поддержал Стасика Никанор. Он-то был мужиком лядащим, а оттого злым безмерно, во всяком случае, на язык.
— Ага, — Стаски кивнул важно, будто бы сам тому свидетелем был. — Их бабка на всю улицу лаялася… до захода на пороге держали.
Уважение, стало быть, оказывали.
Антошка подавил завистливый вздох. В тот единственный раз, когда он решился-таки посвататься, к слову, к той же Переславе, которая была всем хороша, особенно приданным и задницей, ему ворота отворили сразу. И сразу же вручили горшок кислого молока.
Мало того, что кислого, так еще и порченного, даже на блины не годного.
В общем, один убыток с того сватовства вышел.
Да…
— А после-то и сговорились. Вот…
— Говорят, что три сундука за нею дадут, еще коров двух, одну стельную, и кур с дюжину, и…
— Чего б не дать, когда ведьмино счастье схватил? — Никанор, квасу хлебанувши, скривился. — Повезло дураку.
— С чего дураку? Гришанька — парень хороший.
— Все одно свезло…
— А… с ним чего? — шепотом поинтересовался Антошка, еще не зная, зачем ему оно знать надобно, но чувствуя, что весьма скоро собственная его жизнь переменится.