Спросить?
Не ответит. А то и вовсе по обыкновению своему исчезнет, как уже бывало. Вот ведь…
К двери она подходила осторожно, бочком, как Бес к чужому забору. Подсознательно Стася ожидала, что дверь исчезнет. Или вот отворится со зловещим скрипом, а за нею обнаружится лестница, ведущая в подземелья. Мрачная. Темная.
Открылась дверь совершенно беззвучно, и лестница обнаружилась, правда, всего в полдюжины ступеней, но все-таки.
А еще уже знакомые Стасе камни, которые, стоило переступить порог, разгорелись. Пусть свет их был слабым, разреженным, но его хватило, чтобы понять: погреба в доме такие… в общем, такие, что не одна телега понадобится, чтобы их заполнить.
— Это первый, — Евдоким Афанасьевич осматривался с немалым любопытством. — Признаюсь, при жизни я как-то… упустил это место из виду. Меня больше иные проблемы занимали. Надо же, и вправду просторно.
— Ага, — только и сказала Стася.
И голос ее утонул в каменных стенах.
Справа высились полки.
Слева тоже высились полки. У дальней стены выстроились бочки, от маленькой, Стасе по колено, до огромной, в которую влезла бы и она, и Евдоким Афанасьевич, если бы был более материален, и все ее сорок кошек.
— В прежние времена мой род славился своим гостеприимством… вы бы знали, какие балы давала моя матушка! Даже столичные гости не брезговали появляться на них.
Евдоким Афанасьевич блаженно зажмурился.
А Стася осторожно потрогала ближайшую полку, убеждаясь, что время если на них и сказалось, то вовсе не критично. Полки выглядели прочными. И Бес, просочившись меж Стасиных ног, поспешил вскарабкаться на самый верх.
— Отец же мой охоту весьма жаловал… говорил, что некогда нашему роду принадлежала вся округа, до нас же дошла малость… всего-то пару сотен лин.
— Сочувствую…
Бес прошелся по полке, чтобы с легкостью перепрыгнуть на ближайший бочонок.
— Моя супруга тоже любила веселье, — Евдоким Афанасьевич замолчал. — Слишком уж любила… куда больше, чем меня или Ладочку.
— Сочувствую.
— Не стоит. После смерти многое выглядит иначе, и ныне я понимаю, что наш брак изначально был обречен.
Стася шла вдоль полок, на которых то тут, то там встречались короба и коробки, плетеные корзинки и даже банки, пусть и затянутые пылью.
Она смахнула с одной темный кокон, подняла, пытаясь понять, что же находится внутри.
— Полагаю, каперсы, — Евдоким Афанасьевич мазнул пальцем по полке. — Заглядывать не рискну. Все-таки мое нынешнее состояние имеет некоторые… особенности. Однако, полагаю, что для вас это будет вполне съедобно.
— Съедобно?
Стася к стыду своему понятия не имела, что такое каперсы. Но дом пустовал… сколько? Как она теперь понимала, долго.