И Аннушка…
Аннушка определенно не одобрила бы.
Он влюбился с первого взгляда, да и то признать стоило, что была юная Анна Федоровичева диво до чего хороша. Высока, статна, круглолица. И коса ее соломенная вилась змеею, а он, зачарованный, глядел только на эту вот косу, любуясь лентами и жемчугами.
— Что с ними случилось?
— С кем? А… — он не сразу понял, о чем вовсе спрашивают.
А вот матушке Анна не понравилась.
— Федоровичевы, — сказала старая боярыня так, что одним словом сумела выразить и свое высочайшее неодобрение, и удивление, как это единственному сыну в голову-то пришло влюбляться в девицу столь худородную. — Из новых-то…
Сама она, истинная Козелковская, гордилась что родоводом, что славными предками, которые не только сохранили имение, но и приумножили богатства, несмотря ни на войны, ни на государевы милости, что порой хуже войн обходятся. А он, Тадеуш, упал на колени и целовал сухую руку, перстнями унизанную, все говорил о любви, о том, что эта самая любовь все-то преодолеет. Матушка же… глядела строго.
Строгости ее хватило на два года.
А может, не в ней дело, но в том, что почти-то и не осталось в Беловодье крови древней, помнящей о том, каким был мир прежде. Вымерли, сгинули старые рода, а вот новые, на старых корнях возникшие, об этих корнях и не думали.
— Исчезли они, — произнес Тадеуш вслух то, в чем себе признаться боялся. — Вышли все… нет, с Рёриком они не воевали. Волковы отличались разумностью…
Он тяжко вздохнул и поднялся, опершись на кресло, которое хрустнуло под ладонью — Аннушкина затея, решила, раз уж ехать из столицы, то в новом доме по-новому и обустраиваться надо, вот и заказала мебель по своему-то усмотрению.
Новую.
Красивую.
Ненадежную.
И вьется в голове мысль, что, может, права была матушка? Пусть и многочисленен род Федоровичев, пусть известен немалою плодовитостью, да только у самой Анны сил — на самом донышке. Не оттого ли и доченька единственная болезною уродилась? Да и то, долго у Аннушки не получалось понести, а сколько уж намучилась, непраздная…
— Как-то так оно и выходило… выходит… их черед был, а теперь, стало быть, мой. Что-то переменилось в мире… и пусть ведьмы нынче мирно серед людей живут, да только те ведьмы — и не ведьмы вовсе.
— Это как? — поинтересовался Дурбин.
— Да… обыкновенно… — Тадеуш поморщился, поскольку вот никогда-то он не отличался говорливостью. И Аннушка на то ему не раз пеняла.
…тоже переменилась.
Куда подевалась та девица, что, пусть и знала себе цену, была горда, но не горделива. И мужа уважала, и матушку его… хорошо, матушка не дожила до дня, когда болезнь у Лилечки обнаружили, сразу после родов и отошла.