Лес загудел.
Смеется?
— Да… с ребенком-то все хорошо?
Ежи окутало облако тепла, то есть облака не было, он не видел, однако ощущал, и показалось вдруг, что не было ничего — ни школы храмовой с ее строгим наставником, ни университета, ни Канопеня. Что он, Ежи, вновь ребенок.
И заболел.
В детстве часто болел, с магами оно такое бывает, тонкое тело, вызревая, тянет силы, отчего и физическое страдает.
Лес заскрипел.
…Ежи заболевал быстро и тяжко и падал в горячку, и матушка, раздевая его догола, укрывала старым пуховым одеялом. От него пахло травами и сундуком, в котором это одеяло хранилось.
Мазью на барсучьем жиру.
Ею натирали спину и грудь, приговаривая… и чудится в шелесте листвы маменькин голос, обычная ее скороговорка, еще от бабушки доставшаяся, но бесполезная. Ежи это понял, в университете оказавшись. У них целый курс был по фольклорным заговорам.
Ни один не сработал.
Шелест листвы сделался громче, теперь в нем слышался укор. Мол, кто ты таков, чтобы судить? Чтобы знать? Маг… глупый мальчишка, который до своих лет и дожил-то чудом.
— Прости, — извиниться Ежи было не сложно. И лес понял, принял, вновь стало тепло, даже жарко. И в сон клонило с неимоверною силой.
Ежи в него и провалился.
Точно, как в детстве. Он всегда проваливался в сон, прежде чем выздороветь. И матушка знала, что, коль уснул намертво, так, что не разбудишь, стало быть, все, поправится.
…во сне он видел ее.
И еще бабушку, точнее, прабабку батюшкину, которая жила в доме, в крохотной комнатушке. Она ее сама выбрала, и под конец жизни покидала редко. Но теперь Ежи видел ее вовсе не изрезанною морщинами старухой, а женщиной, полной сил. Она сидела за прялкою, и веретено скользило в ее руках, тянуло нить, которую тонкие пальцы обминали ловко. Нить выходила ровной и красивой.
Бабушка повернулась к Ежи.
Нахмурилась.
— Иди отсюда, — велела она строго и пальцем еще погрозила. — Ишь, чего удумал…
…лес загорался, будто кто-то кинул россыпь сияющих драгоценных камней, которые и осели, что на ветках, что на земле, наполняя весь лес зыбким каким-то неровным светом.
Наверное, следовало испугаться, но страшно не было.
Нисколько.
Она… она вернулась домой. Туда, где ее ждали, где любили, где безопасно, и никто-то, ни человек, ни зверь, не причинит вреда. В какой-то момент Стасю переполнили эмоции, и она закружилась, засмеялась, как безумная.
Бес покачал головой.
И вновь завопил, как это он умел делать. Лес и тот примолк, и безумное ощущение счастья не то чтобы вовсе развеялось, скорее ослабело.
— Что-то тут не так, — Стасе стало вдруг стыдно за свое поведение, но тут же стыд сменился желанием сделать что-то, всенепременно хорошее и для мира.