Королева все больше преисполнялась оптимизмом – и тут сообщили, что прибыл господин Джорджевич, так что можно звать Франца Фердинанда с его супругой и начинать разговор.
Со стороны своего премьер-министра Елена не ожидала каких-либо особых протестов по поводу соглашения с австрийцем. Никаких существенных национальных антипатий Владан Джорджевич не имел, яростным сербским национализмом не страдал, и при условии соблюдения национальных сербских интересов был готов договариваться с кем угодно: болгарами, русскими, австрийцами, хорватами, да хоть с самим господином Сатаной. Медицинское образование этот человек получил в Австро-Венгрии, потом в составе прусской армии с разрешения сербского правительства врачом отправился на франко-прусскую войну, был там начальником полевого госпиталя. Впрочем, вся последующая его жизнь была посвящена Сербии. Его усилиями в стране была создана военная и гражданская медицина, до того напрочь отсутствовавшая. Он был личным врачом короля Милана Обреновича (даже у капризных тиранов шалит здоровье), успел потрудиться и на дипломатической службе – послом в Афинах и Стамбуле, а также по гражданской части – мэром Белграда. А вершиной карьеры это незаурядного сербского политика-врача (эти обычно исповедуют принцип «не навреди») была должность премьер-министра Сербии. Первый раз он занимал этот пост в 1897–1900 годах во времена короля Александра Обреновича, и ушел в отставку после того, как этот не самый лучший из королей женился на придворной даме Драге Машин. И именно эта история привела к перевороту 1903 года, однако господин Джорджевич в ней уже замешан не был, ибо вел жизнь частного лица. И вот семь лет спустя о нем вспомнили и вернули на самый верх государственной пирамиды, где над ним были только королева Елена, Господь Бог, и более никого.
Там же и тогда же.
Премьер-министр Сербского королевства Владан Джорджевич.
Новость о том, что мне требуется срочно, прямо сейчас, провести переговоры с наследником австро-венгерского престола, поначалу привела меня в определенное недоумение. Да и до переговоров ли сейчас этому человеку, когда его дядя лежит в постели с жестокой простудой? Мне ли как врачу не знать, насколько опасны любые заболевания в таком преклонном возрасте?
Но, как оказалось, мое первое впечатление было в корне неверным. С первых же слов в нашем разговоре Франц Фердинанд ошарашил нас всех до глубины души.
– Господа, – глухо проговорил он, – чтобы сразу обозначить важность нашей сегодняшней дискуссии, должен сказать, что у моего дяди не простуда, как сообщают в газетах, а апоплексический удар… Не буду вдаваться в причины, приведшие к столь печальному результату, скажу лишь, что прогноз врачей не предусматривает выздоровления императора Франца-Иосифа и возвращения его к исполнению императорских обязанностей. Так что, как только я приеду в Вену, меня начнут сажать на трон – сначала в качестве регента, пока жив мой дядя, а потом и императора. А вот тогда начнется такой веселый танец чардаш, что на какие-либо переговоры уже не будет времени. Только успевай отгребать в сторону то, что нападало прямо на голову. И в это бурное время мне бы хотелось, чтобы ваше королевство оставалось дружественным к претерпевающей обновление Австро-Венгерской империи…