– Я им приказал не трепаться, – не слишком уверенно возразил Дмитрий.
– Конечно-конечно, – хмыкнул Шеман, а затем, как будто вспомнив про что-то важное, осторожно спросил: – Из-за чего была ссора?
– Да не было никакой ссоры, – отмахнулся Будищев. – Ну, он сказал, типа, я его сестру, то есть Люсю, скомпрометировал или вроде того.
– Этого следовало ожидать.
– Да с чего бы?!
– С того, что ваши отношения с баронессой и впрямь довольно странные. И какой-нибудь ловкий, но при этом злонамеренный человек вполне может представить как нечто неприличное.
– Я, кажется, знаю, кто этот «злонамеренный человек», – пробурчал Дмитрий.
– Я тоже догадываюсь, а потому настоятельно рекомендую воздерживаться от необдуманных действий.
– Вы о чем? – состроил невинную физиономию прапорщик.
– Ни о чем, Дмитрий Николаевич, – тяжко вздохнул лейтенант. – Просто я видел, какое у вас лицо, когда вы целитесь.
– И что?
– Когда вы говорите о нашем общем знакомом Бриллинге, оно у вас как раз такое.
– Кстати, а вы не помните, в чьей сотне служит этот бывший гвардеец?
– Нет, а что?
– А я помню, – расплылся в улыбке Дмитрий.
Всякое большое дело в русской армии традиционно начиналось с молебна. Штурм Янги-Калы не стал в этом смысле исключением. Войска, выделенные для боя, были построены посреди лагеря, после чего началась служба. Будищев, в отличие от большинства своих подчиненных, прослушал напутствие священника без особого интереса. В положенных местах он широко осенял себя крестным знамением, клал поклоны, и со стороны могло даже показаться, что прапорщик истово молится, но на самом деле мысли его были целиком и полностью заняты стоящими рядом с моряками таманцами. Дело в том, что рядом с кривоногим крепышом Коханюком находился его субалтерн[52] – хорунжий Бриллинг, отчего-то все время косившийся в сторону своих соседей.
Наконец служба закончилась, и войска стали сниматься с места. Первым выступила колонна полковника Куропаткина, за ней пошли солдаты и казаки генерала Анненкова и только после них главные силы под командованием самого Скобелева. Дмитрий все время ждал, что тот не удержится от ободряющей речи перед выступлением, но обошлось. Генерал-адъютант ограничился инструкцией, содержание которой офицерам довели накануне. Особенно ему запомнились слова, что «артиллерия в решающий час должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки»[53].
– Ну что, морячки, тронулись? – осклабился Коханюк, поигрывая нагайкой.
– Только после вас, – хмыкнул в ответ Будищев, забираясь в тачанку.
– Глядите, не отставайте, – ухмылка таманца стала жесткой, как наждак.