Исходная гипотеза Левады заключалась в следующей посылке: с уходом (в силу демографических причин) к концу 1980‐х – началу 1990‐х годов поколения людей, рожденных примерно в 1920–1928 годах (а значит, социализированных в условиях уже сложившихся в 1930‐е тоталитарных институтов), коммунистическая система начинает разваливаться, потому что советские идеалы, нормы, установки не принимаются молодыми людьми, приходящими на смену собственно «советскому» поколению. Утрата монополии КПСС на кадровые назначения и политическое руководство страной, эрозия коммунистической идеологии, стагнация государственной экономики, взрывной рост национальных движений, умножение неформальных общественных объединений в городах – все это указывало на то, что коммунистическая система не способна далее воспроизводиться.
Первый замер 1989 года позволил описать базовые характеристики «советского человека». Отличительной особенностью его является глубоко усвоенный опыт адаптации к репрессивному государству, выражающийся в виде массовой доминантной установки на физическое выживание любой ценой, способности оценивать принципиально разные вызовы и опасности, исходящие от идеологически и социально активных групп и государственных институтов, и реагировать на них. Крайние формы принуждения заметно ослабли к концу советского государства, сохраняясь в большей степени на периферии общества. Более сложные реакции и тактики адаптации предполагали скрытое взаимодействие с властью, сочетание принятия ее требований с неявным принуждением власти к учету интересов населения. Возникал неформальный торг, коррупционные сделки, взаимное лицемерие и уступки. Отсюда возникала социальная игра (или, точнее, множество различных типов игры): практика сложных негласных или неформальных сделок (в том числе и со своей совестью или с тем, что ее заменяло), уступок, отношений господства и подчинения, которая сохраняется и по настоящее время.
Исходная социальная «игра» строилась как принудительная идентификация человека с государством. Советский человек – это государственный человек. И не только потому, что государство являлось единственным работодателем, но и потому, что оно выступало как орган социальной защиты, попечения и обеспечения. Безальтернативность патерналистского (попечительского) государства делает его монопольным держателем и интерпретатором всех коллективных ценностей, значений всего социального целого. В данной системе координат отдельный индивид не имеет собственной ценности или независимого от государства значения: социальную определенность он может получить только в качестве носителя функциональных характеристик системы – «винтика» государственной машины.