ТРАЕКТОРИЯ «СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА» В ПОСЛЕДУЮЩИХ ЗАМЕРАХ
Описанная типологическая конструкция «советского человека» (устойчивый набор характеристик самоописания респондентов) широко распространена, хотя и не охватывает абсолютное большинство. В выраженном виде эта совокупность черт присуща 35–40% всего населения, составляющим ядро этого типа, однако в ослабленной или менее выраженной форме эти свойства человека проступают у 55–65% россиян307. Быстрое расширение социальной базы этого типа (реверсный процесс восстановления прежних идеологических ценностей) мы наблюдали в моменты возбужденного состояния общества, коллективной мобилизации, поднимаемой действием агрессивной пропаганды: в 2000 году – после терактов в российских городах и начала второй чеченской войны; в августе 2008 года – во время русско-грузинской войны; и после аннексии Крыма в 2014–2015 годах. Чтобы сохранять свою нормативную значимость – быть образом апеллятивного «большинства», от имени которого идет убеждение, что «так и надо поступать», представление, что «все так думают», «все так ведут себя», «все так считают», – такого массива «обычного» человека достаточно для придания инерции всему целому. В социально-стратификационном плане имеет место сдвиг этого типа на социальную периферию (средние и малые города, старшие возрасты, среднее, среднеспециальное и ниже среднего образование, работники госсектора, бюджетники, пенсионеры), что, впрочем, не дает повода считать, что, скажем, университетская профессура или «офисный планктон» свободны от конформизма и двоемыслия, не страдают имперской спесью и сервильностью.
Наконец, подчеркну, что, по мысли Левады, «советский человек» – это не специфический национальный тип («русского») человека, а обобщенная модель человека тоталитарного и посттоталитарного общества-государства, имеющая парадигмальное значение для целых эпох незападных вариантов модернизации и тоталитарных режимов (в фазе их распада). Близкие к нашим описания можно встретить в работах польских или немецких социологов и психологов, исследовавших реверсные явления в бывших соцстранах (прежде всего в восточных землях Германии, ГДР).
Модель советского человека, описанная по результатам первого исследования 1989 года, т. е. в ситуации краха советского режима, нуждалась не только в дальнейшей проверке, но и в ее развитии. Необходимо было получить ответы на целый ряд новых вопросов, возникших уже после распада СССР. Как ведет себя этот человек, уставший от череды кризисов и мобилизации, в ситуации рутинизации исторического перелома, разложения закрытого общества, утратив позитивные ориентиры? Что происходит с человеком в обществе, где доминируют механизмы негативной идентичности, в процессах глубокого общественного и экономического кризиса? Как этот человек проявляется в разных общественных состояниях: возбуждения, мобилизации, спада, протеста, депрессии? Поиск ответов потребовал анализа механизмов, которыми обеспечивается его противоречивая, антиномичная идентичность: комплекс жертвы, структура и функции исторической памяти, особенности негативной идентичности, проявления «наученной беспомощности», роль разнообразных «врагов», институтов насилия, образования и др.