.
Таким образом, акцент снова делается на локальном уровне – в данном случае даже более локальном, чем уровень компактно проживающего этнического меньшинства. Аналогичная динамика действует и тогда, когда дело обходится без политических «антрепренеров» (националистов или иных): в период пребывания Путина у власти локализованные протестные движения возникают на основе реальных обид, в каждом случае позволяя соответствующим группам «узнать», каким образом их ущемленность связана с господствующим политическим порядком349.
В целом же взаимосвязь между материальными интересами и политическим поведением в России – вопрос проблематичный. Трейсман350, чья статья вышла в период «эрзац-президентства» Дмитрия Медведева, выявил тесную связь между рейтингами одобрения президента (если ответы на социологический опрос можно в контексте данной статьи считать формой политического поведения) и представлениями людей о положении дел в экономике, а также тот факт, что сами эти представления были связаны с объективными индикаторами экономического благосостояния – исключения из этого правила в основном относились к периодам военных конфликтов, но в этом российская политическая система не отличается от любой другой. При этом Колтон и Хейл351, изучив конкретно результаты выборов, пришли к выводу: материальные факторы, несомненно, влияли на решения россиян, как голосовать, но зачастую их перевешивал сложный набор соображений скорее символического характера, связанных как с личностью президента, так и с его (предполагаемыми) внешнеполитическими успехами.
Действительно, после возвращения Путина на президентский пост – а этот период совпал со стагнацией, а затем и серьезным спадом в экономике, но сопровождался лишь небольшим снижением рейтингов одобрения Путина, – поддержка президента, судя по всему, все больше переходит на уровень символического. Начиная с 2012 года Кремлю удавалось использовать процесс над участницами «Pussy Riot» и другие события – в том числе и присоединение Крыма – как возможность еще больше отделить политическое одобрение от социально-экономических факторов352. Признать этот вывод бесспорным становится несколько сложнее в свете данных о том, что в четверти российских учреждений и предприятий сотрудники в той или иной степени подвергаются давлению начальства, чтобы они проголосовали «правильно»353. Это, наряду с общими опасениями по поводу возможных искажений в связи со страхом людей и соображениями социального одобрения, побуждает некоторых наблюдателей подвергать сомнению пресловутые рейтинги одобрения Путина, колеблющиеся после аннексии Крыма в 2014 году на уровне 80%. Однако результаты списочных экспериментов для выявления «фальсификации предпочтений» показывают, что реальная «поддержка» Путина существенно не отличается от высказанной «поддержки»