— Здравствуй, дружище! Какими ветрами занесло?
— Я, дяденька, третий день тебя ищу!
Глазищи голодные, а радости в них — будто самого господа бога повстречал.
— Пошли! — сказал Моисеенко. — Путника сначала кормят, а уж потом и спрашивают.
— А я и так скажу. Ушел я от господина Заборова… В рабочие бы мне! Я сметливый, сильный. А ты, дяденька, сам говорил: рабочий человек не пропадет.
— Устроим! — пообещал Петр Анисимыч. — Ты скажи, зовут-то тебя как?
— Анисим!
— Ишь ты! А меня — Анисимычем. Петр Анисимов Моисеенко.
Устроить парнишку на фабрику оказалось не так-то просто. Инспекция! Все отмахиваются. Свою мелкоту приходится прятать. По закону детям разрешено работать с двенадцати лет по восемь часов в одну смену. Ночные работы детям запрещены. А их, детишек до двенадцати лет, сколько угодно у Морозова.
Анисиму двенадцать уже стукнуло, но в конторе слышать ничего не хотят. И, как на грех, на второй день инспекции — сразу две аварии: ставильщик, двенадцати лет, упал на веретено и бедро пропорол, а другому ставильщику, постарше, раздробило обе кости на правом предплечье. Руку отрезали.
Растерялся Петр Анисимыч, но тут прибыл на фабрику молодой Морозов. К нему и подошел.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! Чего желаете? Какая будет жалоба?
— Жалоб нет, но есть просьба.
— Какая же? — смотрит внимательно, ободряет взглядом.
— Паренек ко мне прибился. Ехал в учение в купцы, но торговля ему не по душе, хочет ткачом быть… А здесь не принимают.
— Сколько лет?
— Тринадцать.
— Неужели он не понимает, что доля свободного купца счастливее доли рабочего. По крайней мере, сытно, чисто и не так тяжело.
— Может, и сытно, но не так чисто.
— Да? — подпер одной рукой другую и подбородок на ладонь положил. — Ин-те-рес-но.
Савва стоит, смотрит на ткача, думает что-то, и все стоят — директора, мастера, — все стоят и тоже будто бы думают.
— У этого рабочего… как вас? — спросил Савва.
— Моисеенко.
Савва повернулся к директору Дианову:
— Примите на работу протеже ткача Моисеенко. Мальчику тринадцать лет… Он, вместо купеческой, избрал судьбу рабочего… Господин Моисеенко, мальчик ваш родственник?
— Нет.
— Примите и устройте на житье в приюте. Я очень прошу. Савва Тимофеевич неспроста в разговоры с рабочими при всех пустился. Для фабричной администрации — пример: вот как надо с фаброй говорить, как с равными. Для рабочих этот разговор — памятка: молодой хозяин добрый, чего ни попроси, не откажет. Истинный благодетель. Для инспекции — намек: Морозовы никого не боятся. На других фабриках во время инспекции детей прячут, а на Никольской — взяли и приняли мальчика. Так вот и решилось дело.