Почет и уважение от ткачих на этаже заслужил, хоть свой заработок в тот месяц получился не больно велик.
Пришла зима.
Товары в лавке вздорожали: что заработаешь — проешь. Как-то Катя в сердцах сказала:
— В Анцыре, на краю света, и то лучше жилось.
— Люди здесь, Катя, как самая непроглядная северная ночь, — ответил Анисимыч. — Мы вдвоем работаем на три рта, а концы с концами только-только сводим. А у многосемейных что делается? Разуты, раздеты, голодны. Зашел я намедни к Гавриле Чирьеву на квартиру, а его ребята похлебку из картофельной кожуры варят. В деревне свиньи лучше едят.
— Сколько дал-то?
— Да сколько было, столько и дал… Жалеешь денег, что ли?
Она обняла его:
— Не денег. Тебя. Почернел ты, на маету фабричную глядя.
— Катя, что делать — ума не приложу. Здесь не рабочие, а рабы. Сами себя за людей не почитают. Ни гордости в них, ни сердца — один страх. У Морозова, вишь, хоть жесткий кусок, хоть черный, а все еда… Уходить надо отсюда! Смирновы в Ликине больше платят. До пасхи доработаем — и расчет. О себе пора подумать.
Ничего ему не сказала Екатерина Сазоновна. Только словам его нисколько будто бы и не обрадовалась. Сдавать, что ли, забияка ее, народный ходатай, начал? О себе вспомянул.
Однажды после работы прибежал Петр Анисимыч в библиотеку. Там целая толпа.
— Чего ждете?
— Да вот, читальщик наш пропал. А больно охота узнать, как у Чуркина дальше дела-то пошли.
Один из толпы спросил:
— Не ты ли, летом еще, говорил, что не хуже конторщика читать можешь?
— Давай прочту, поглядишь.
Все согласились, и Петр Анисимыч взял у библиотекаря «Московский листок».
Продекламировал несколько абзацев обычной пастуховщины о приключениях удалого разбойника. Слушали. И тогда Моисеенко «прочитал» свое:
— Чуркин был таким же фабричным, как все мы. Жил он на фабрике у Морозова, и было ему так же «хорошо», как всем нам.
Слушатели переглянулись, но стало им куда как интересно: Чуркин-то свой!
— Не вытерпел Чуркин измывательства мастеров, — «читал» Моисеенко, — не вынес бессовестных морозовских штрафов, и вот, поди ж ты, захотел быть разбойником-грабителем.
— Он бедных не грабил! — не сдержавшись, крикнул ярый слушатель Матвей Петров.
Ефрем тотчас поддержал дружка:
— А то, что богатых грабил, — не беда, у них много.
— Тише вы! — цыкнули на них мужики постарше. — Вишь тут какое дело! Не мешайте человеку правду читать!
— Ну так, это самое, — продолжал, глядя в газету, Моисеенко, — Чуркин хоть и простого роду атаман, а для черного народа все ж воли добывать не захотел. Об одном себе думал да о своей шайке. Так-то вот! Мы тоже, это самое, шею свою гнем и ничего для самих себя делать не хотим. Все думаем: авось да небось. А никто о нас, грешных, не позаботится. Хозяину, что ли, мы нужны со своим горем?